Папаша Горемыка

— Бедный дедушка, — говорила Юберта, — он всегда с такой радостью берет в руки свои снасти; мне жаль, что пришлось обратиться к вам за помощью, господин Валентин, и я даже не могу поблагодарить вас как следует, потому что сильно волнуюсь.

— Он скоро поправится; я очень на это надеюсь, Юберта, и даже осмелюсь сказать, что не так сильно сожалею об отсутствии вашего деда, как вы.

— Правда, господин Валентин? Как! Вы, к кому дедушка так расположен, платите ему такой неблагодарностью? Что ж, это мило; не могли бы вы сказать, почему вам не жаль, что он заболел?

— Да потому, что вследствие его недомогания мне посчастливилось оказаться с вами наедине, о чем я и мечтать не смел.

— Полно! Вы собираетесь объясниться мне в любви, прямо, как господин Ришар. Ах, господин Валентин, постарайтесь, пожалуйста, быть таким же забавным, как он… Послушайте, начните так: «Слово моряка, малышка, я тебя обожаю!..» или: «Клянусь моим толедским клинком, мадемуазель, ваши прекрасные глаза вскружили мне голову. Перестаньте ее кружить, если не хотите, чтобы я у ваших ног пронзил себе сердце!»

Юберта передразнивала театральные интонации, движения и даже взгляды, с какими капитан «Чайки» произносил эти в высшей степени нежные тирады, заимствованные им из морского лексикона и средневековой речи, чрезвычайно модной в ту пору. Контраст между простодушным лицом девушки и мелодраматическими репликами, которые она воспроизводила, был столь комичным, что Валентин не смог удержаться от улыбки.

— Ах, если бы вы знали, как мне жаль, что господин Ришар не приехал вместе с вами!

— Вы об этом жалеете, Юберта?

— Конечно. Знаете, моя жизнь очень изменилась с тех пор, как мне посчастливилось вас встретить. Дедушка, не терпевший новых знакомств, сразу же вас полюбил, потому что вы оказали мне большую услугу, и еще… еще, потому что вы, как и он, ненавидите парижан. Вот он и отнесся к вам обоим с доверием и, естественно, стал принимать вас в нашем доме. Раньше воскресные дни были такими скучными, а теперь, когда приходят гости, они стали словно праздником. Если бы вы знали, с каким нетерпением я жду воскресенья! Какой долгой мне кажется неделя! Спускаясь с холма после обедни, я гляжу вдаль, на реку, не показалась ли ваша лодка! Я так хорошо помню ее черный флаг с красными звездами! Отругайте за меня хорошенько вашего друга; скажите ему, что он поступил очень дурно, испортив нам с вами день, и все из-за какого-то праздника в Аржантёе — вот уж невидаль!

В то время как Юберта щебетала, Валентин становился все бледнее и глаза его увлажнялись.

— Что вы делаете? — воскликнула Юберта. — Как вы смотали леску! Да ведь мне придется больше часа распутывать клубок, который вы тут сделали! Ришар куда более ловкий, чем вы.

Валентин с досадой отбросил леску.

— Что это вас так задело? О! Какой вы горячий!

— Значит, вы его любите? — с некоторой горечью спросил ювелир.

— Кого? Господина Ришара? О! Всей душой. Но послушайте! Что это копошится там, под лодкой?

— Водяная крыса… Не все ли равно? — ответил Валентин, даже не потрудившись проверить, в чем дело. — Юберта, — продолжал он взволнованно, — дитя мое, вы когда-нибудь думали о том, что порядочная девушка дарит свою любовь лишь тогда, когда она уверена, что возлюбленный попросит у нее вместе с сердцем и руку?

— Сердце? Руку? Да что вы хотите этим сказать, господин Валентин?

— Задумайтесь над моими словами, Юберта. Больше я не вправе ничего сказать вам, хотя и готов отдать за вас жизнь.

— Так вы говорите о моем сердце! — воскликнула Беляночка. — Понятно: вы считаете, что я разделяю ту пламенную страсть, которую господин Ришар уговаривает меня каждое воскресенье разрешить ему живописать мне? Одним словом, вы думаете, что я влюблена в вашего друга?

— Но ведь вы сами только что сказали…

— Ах! Вот уж поистине умора!

Юберта замолчала: вероятно, ее душил смех. Под носом лодки больше не слышалось никаких шорохов.

— Пусть господин Ришар, — продолжала Юберта, — не воображает, что я, как вы решили, от него без ума, хотя он довольно интересный мужчина. Я испытываю к нему огромное чувство дружбы потому, что он оказал мне услугу, которую я никогда не забуду, а также потому, что он добрый, не высокомерный, и в особенности потому, что вольно или невольно он вечно меня смешит. Но влюбиться в него — ну нет! У меня и в мыслях такого не было; мне кажется, это было бы нелегко.

— Вы говорите правду, Юберта?

— Как они привыкли к выдумкам, эти парижане! Им недостаточно слова честной девушки… Да, кстати, а какое вам до этого дело? Вы что, собираетесь соперничать с вашим другом?

Вопрос Юберты подействовал на Валентина как удар электрическим током, немедленно умерив его восторженную радость по поводу того, что сердце девушки по-прежнему никому не принадлежит. Этот вопрос заставил его успокоиться и устыдиться собственного побуждения; ювелир понял, как гнусно бы он себя повел, провинившись в том, что он сам осуждал в поведении Ришара, и насколько справедливо бы тот мог обвинить его в вероломстве, если бы он попытался занять место друга в сердце девушки.