Папаша Монжиле

Дырявая лейка текла, и на ноги мне попадало гораздо больше воды, чем на растения. Низ моих штанов промок и пропитался грязью. Двадцать раз подряд я начинал все сначала, снова промачивал ноги и снова обливался потом, качая скрипучий рычаг насоса. Когда же я совершенно изнемогал и собирался остановиться, дядя Буавен с мольбой тянул меня за рукав:

— Еще одну лейку, только одну — и все кончено.

Чтобы отблагодарить меня, он подарил мне розу, очень крупную розу, но едва она успела коснуться петлицы моего пиджака, как осыпалась вся целиком, оставив мне в виде украшения продолговатую зеленую шишечку, твердую, как камень. Я удивился, но промолчал. В отдалении послышался голос г-жи Буавен:

— Вы придете наконец? Сказано вам, что все готово!

Мы направились к грелке.

Если сад был в тени, то дом, наоборот, оказался на самом припеке; во втором парильном отделении турецкой бани не так жарко, как было в столовой моего товарища.

Три тарелки и лежавшие сбоку от них плохо вымытые оловянные вилки прилипали к желтому крашеному столу. Посреди стола красовалась глиняная миска с разогретым вареным мясом и картофелем. Принялись за еду.

Мое внимание привлек большой графин с водой, слегка подкрашенной вином. Буавен конфузливо сказал жене:

— Послушай, милочка, не дашь ли ты нам по случаю праздника немного цельного вина?

Она злобно уставилась на него:

— Чтобы вы оба нализались, застряли у меня на целый день и горланили песни? Так, что ли? Спасибо за такой праздник!

Буавен замолчал. После мяса она принесла другое блюдо: картофель, приправленный салом. Покончили, по-прежнему молча, и с этим блюдом.

— Ну, все — заявила она. — Теперь проваливайте.

Буавен глядел на нее с изумлением.

— А голубь... ты ведь утром ощипывала голубя?

Она подбоченилась.

— Вы, что ж, может быть, не наелись? Если ты приводишь гостей, это еще не значит, что надо сожрать сразу все, что есть в доме. А я? Мне прикажешь остаться без обеда?

Мы встали из-за стола. Буавен шепнул мне на ухо:

— Подожди меня минутку, и мы улетучимся.

Он прошел на кухню, куда удалилась его жена. И я слышал, как он сказал:

— Дай мне двадцать су, дорогая!

— На что тебе двадцать су?

— Да ведь мало ли что может случиться. Всегда лучше быть при деньгах.

Тут она заорала так, чтобы я слышал:

— Нет, денег я тебе не дам! Раз этот человек позавтракал у тебя, то пусть он по крайней мере оплачивает сегодня твои расходы.

Дядя Буавен вернулся за мной. Желая быть вежливым, я поклонился хозяйке дома и пробормотал:

— Сударыня... так благодарен... любезный прием...

Она отвечала:

— Да уж ладно. Смотрите только, не приведите его ко мне пьяным, а то, знаете, вам придется иметь дело со мною.

Мы отправились.

Надо было пересечь по самому солнцепеку равнину, голую, как стол. Я вздумал сорвать какое-то растение на краю дороги и от боли испустил крик: мне страшно обожгло руку. Это траву называют крапивой. К тому же повсюду воняло навозом, до того воняло, что я чувствовал тошноту.

Буавен говорил мне:

— Чуточку терпения: мы сейчас дойдем до берега реки.

Действительно, мы дошли до реки. Но там воняло тиной и грязной водой, и солнце отсвечивало от нее с такой силой, что было больно глазам.

Я спросил Буавена, где можно укрыться от солнца. Он провел меня в тесную хибарку, полную народа, — трактир матросов пресной воды.

— Здесь на вид неказисто, но очень уютно, — уверял он меня.

Мне хотелось есть. Я заказал яичницу. И вот, не угодно ли, — после второго стакана вина у этого слизняка Буавена голова пошла кругом; и я понял, почему жена подавала ему одну подкрашенную воду.

Он стал разглагольствовать, поднялся со стула, захотел проделать какие-то акробатические упражнения, пустился мирить двух подравшихся пьяниц, и, не заступись за нас хозяин трактира, нас обоих избили бы.

Буавен был вдрызг пьян, я еле дотащил его до первого куста и уложил на траву. Сам я растянулся рядом и, кажется, заснул.

Очевидно, мы спали долго, так как, когда я проснулся, была ночь. Буавен храпел рядом со мной. Я встряхнул его. Он поднялся, но все еще был пьян, хотя и не так, как раньше.

И вот в полном мраке мы двинулись по равнине. Буавен уверял, что найдет дорогу. Он заставил меня свернуть налево, потом направо и снова налево. Не видно было ни зги, и вскоре мы заблудились в каком-то лесу из кольев, доходивших нам до носа. По-видимому, это был виноградник со шпалерами. На горизонте — ни одного газового рожка. Мы проплутали, пожалуй, час, а то и два, кружась на одном месте, сворачивая в сторону, вытянув руки, обезумев, не находя выхода, так как, должно быть, все время возвращались туда же.

Наконец Буавен наткнулся на кол, ободрал себе щеку и уселся на землю, во все горло завывая «Ля-и-ту», а я изо всех сил кричал «Помогите!» и зажигал восковые спички, чтобы осветить путь нашим спасителям, а себе придать бодрости.

Наконец запоздавший крестьянин услышал нас и вывел на дорогу.

Я проводил Буавена до дома. Но в ту минуту, когда я собрался покинуть его у решетки сада, дверь внезапно отворилась и перед нами предстала его жена со свечой в руке. Она нагнала на меня ужасный страх.