Она обожает мной командовать. Вот так, в лоб. Правда, ещё пытается облекать свои указания в красочную обертку «свободы выбора», но на самом деле это надо воспринимать как приказы, и не иначе. Например, Лиза говорит: «Хорошо, если ты наденешь белый пуловер». Перевожу на свой язык: «Ты обязан надеть белый пуловер». Казалось бы: вот возьму, да и не буду выполнять! О, тогда начинается вынос мозга. Она весь вечер, если мы куда-то пойдем, станет намекать, как плохо (не стильно, не красиво, не модно и т.п.) я одет. И вообще: давать понять, что ей рядом с таким типом даже находиться не очень приятно.
Что? Убеждать её так не делать? Она же не понимает! Я пробовал намекнуть. Мол, Лизонька, ты лучше давай советы, а не приказы. Если я не стану их слушать, то не потому, что тебя не уважаю и не люблю, а просто имею право на собственное мнение, и жить так, как мне нравится. Бесполезно. Глаза распахиваются, в них появляются слёзы, и они – главное оружие Лизы, которое она держит всегда наготове.
Нет, Лиза не ругается. Не устраивает истерик. Она горько плачет. Вернее, сначала так, а потом, если я продолжаю упрямиться, начинает рыдать. Вариант два: «игра в молчанку». Если девушка обиделась, просто не станет со мной говорить. День, два, да хоть неделю! Кто в этой игре самое слабое звено? Саша, конечно! Я всегда первым начинаю ей звонить, иду в гости и обязательно несу с собой букет алых роз. Других цветов Лиза признавать не желает.
Она – самый настоящий манипулятор. Конечно, это в наших отношениях, которые тянутся уже два года, не сразу стало проявляться, а постепенно. Исподволь начала моя вторая половинка (я с некоторых пор стал её считать такой, правда теперь почти не называю) брать «бразды правления» нашими отношениями в свои руки, устроив себе безальтернативные выборы. Это когда один кандидат. Более того: в «президенты» она себя сама себя назначила, и это стало первым шагом на пути к пропасти.
Ну, а теперь, что ж.
– Спасибо, Лиза, – говорю я и целую её в щечку.
– И всё? – голосок у неё становится капризным.
– В смысле?
– А дальше? – она включает режим соблазнения, откидываясь на диванчике и кладя одну ножку на другую, слегка задирая подол платья.
– Лиза, мне к отцу нужно спешить. Ты же сама договорилась, – отвечаю.
– Успеешь, – говорит Лиза и проводит указательным пальчиком по своим губкам, покрытым губной помадой, из-за которой они смотрятся влажными. Да, и клубникой пахнут.
– Нет, не успею. Прости. Мне надо спешить, – я иду к шкафу. Попутно замечаю, что Лиза сделала обиженное лицо, поджала губки. Ничего, переживешь, милая. Лучше уж я тебе потом ещё букет подарю, чем к отцу опоздаю. Это будет равносильно ещё большему оскорблению. Он терпеть не может, когда всё идет не по графику. Хотя сегодня выходной, но его правил это не отменяет. Такой человек – педант.
Я оделся. Посмотрел на Лизу.
– Ну, как тебе?
– Сойдет, – сказала она. – Мне тебя здесь подождать? – не теряет она надежды на продолжение тесного общения.
– Я не знаю, когда вернусь, извини, – отвечаю. – Созвонимся. Пока, я побежал!
Выскакиваю из комнаты, попутно вызывая такси. И начинаю думать о том, как буду перед отцом вилять хвостом. А как ещё это назвать? Нашкодил, как собачонка, потому придется теперь и на задних лапках попрыгать.
Офис отца – это отдельно стоящий посреди большого сада особняк, построенный полтора столетия назад. Когда-то была усадьба какого-то графа или князя. В советские времена – собес, потом – банк, который лопнул. Вот уже лет двадцать – головной офис холдинга «Лайна».
Прохожу через высокие деревянные резные двери. В холле киваю охраннику. Он делает то же в ответ: мне здесь для прохода внутрь всякие карточки не нужны – я сын Хозяина, как тут величают отца (за глаза, естественно), потому вход мне открыт. Интересно, а у Максим здесь появился собственный статус? Как её величают охранники? Любовница Хозяина? Партнерша? Шалашовка? Надеюсь, здесь и сейчас его не увижу.
Я поднимаюсь на третий этаж, иду прямо. В приемной Маргарита Петровна. Видит меня и говорит с улыбкой:
– Здравствуйте, Александр Кириллович. Кирилл Андреевич вас ждёт.
– Спасибо, – бросаю на ходу, поскольку до момента, как я опоздаю, остается всего две минуты. Успел!
Открываю дверь, вхожу. В дальнем углу кабинета, за массивным столом, сидит отец. Увидев меня, он встает со своего большого кресла, обитого белой кожей. Оно интересно контрастирует с черной лакированной мебелью и позолоченным письменным набором на столе. А если он поднялся, замечаю про себя, значит, это хороший знак. Был бы в плохом настроении – остался бы на месте.
– Здравствуй, папа, – говорю я, подойдя к отцу на расстояние вытянутой руки. Протягиваю ладонь. Пожмет или нет?