Папина жизнь

Ребята засыпали, прижавшись ко мне. Но если Билли переворачивался на живот и замирал во сне, то Джед ерзал, как заводной. Я же не смел и пошевелиться. Вот тогда-то у меня и была масса свободного времени для раздумий. О разных вещах: забудет ли он про Сосисочную Ссору? Как скажется на его психике то, что я потерял терпение? Каким он меня запомнил в тот момент, когда катался по полу с останками телескопа? Эти картины, остаются ли они навсегда в подсознании, будут ли они парализовывать его всякий раз, когда он окажется в похожей ситуации? Только представьте себе, например, летнее платье, которое пугает, наволочку, от которой начинаются проблемы с эрекцией, или салфетку, повергающую в неизъяснимое отчаяние! Изменился ли Джед после ухода Дайлис или нет?

Задавайте себе вопросы. Повторяйте их по сто тысяч миллионов раз. Посмотрите сон про женщину без лица, в белом платье и со шприцом, которая скажет ласково:

— Ну, милый, давай, один укольчик, и все.

— Но у меня же такая красивая улыбка!

Джед постоянно вставал во сне с постели, гораздо чаще, чем Билли, который лишь иногда сопровождал брата в прогулках. Раньше меня это не тревожило. Но вот он рос, а ходить не переставал. Пунктик Насчет Точности не исчезал. И я стал задумываться, глядя в его чересчур серьезные глаза: кто виноват? Я? Дайлис? Или мы оба виноваты в его неврозах? Я не знал ответов на эти вопросы, но чувствовал, что их нужно искать.

Дети растут так быстро, что воспоминания потихоньку расплываются. Но кое-что остается надолго.

— В Мамином Доме лучше, — заявил Джед.

Мы сидели дома за чаем с моими родителями. Вопрос «Кому пирога?» не заполнил разом воцарившуюся тишину. Мне пришлось задать другой вопрос:

— А чем именно лучше, Джед?

— У меня будет там своя комната, — сказал он.

— Да?

— Да, когда я подрасту, так мама сказала.

— Здорово будет. А что еще она говорит?

— Мама говорит, что у нее будет ребеночек.

— Ну нет, — вмешалась Глория, — этого она не говорила.

— Говорила!

— Сейчас точно не будет. Она сказала, что хочет когда-нибудь родить ребеночка. И вообще, Джед, ты папу обидел.

— Не обидел!

— Обидел!

— НЕ ОБИДЕЛ! И ВООБЩЕ МНЕ ПЛЕВАТЬ!

Обидел, и все это поняли, даже Билли. Мне на помощь пришел папа.

— Джед! — позвал он.

— Не хочу разговаривать.

— Джед, пойдем со мной? Я тебе секрет расскажу. — И он протянул Джеду руку. Джед взвесил предложение, — дедушку он любил, — но принял простое решение:

— Я ухожу, — сказал сын, вставая из-за стола. Он поднялся в свою комнату и захлопнул дверь. Через полчаса я пошел к нему.

— Джед, в чем дело?

— Уходи.

Он лежал на кровати за баррикадой из коробок и подушек. Джефф-Жираф валялся на полу.

— Ты не хочешь пойти вниз?

— Не хочу.

— Да ладно тебе, хватит.

— Уходи.

— Джед, извини меня. — За что я извинялся? За то, чего не понимал.

— Уходи.

— Я попросил прощения.

Молчание.

— Оставить тебя в покое?

Молчание.

— Мне уйти?

— Да.

— Точно?

— Да.

— Я тебя люблю, ты знаешь? Честно. Люблю.

— Уйди, а?

Джед все больше и больше занимал места в моих мыслях, особенно сразу после возвращения в Папин Дом. День в школе и у Эстер (в случае Билли) образовывал хорошую санитарную зону между двумя домами и облегчал детям перемену места жительства. Глория, образец безупречного поведения, переезжала спокойно и гладко. Билли, будучи совсем малышом и будучи, собственно, Билли, просто ни о чем не задумывался. Зато Джеду это давалось нелегко.

— У мамы лучше, — повторял он.

Я не раз спрашивал совета у Кенни, который в свое время тоже был аутсайдером. Но здесь он впервые в жизни не нашел ответа.

— Это такая черта характера — придирчивость, она у него всегда была. Трудно сказать, стало ли хуже. Может, вся эта тема с Маминым Домом, — это он просто почву прощупывает. Он же у тебя не дурак, правда?

— Совершенно не дурак.

— Джо, но я ведь ему просто посторонний глупый дядька, а ты его родной отец. Как я могу судить?

От волнения за Джеда я чувствовал себя совсем одиноким. Поговорить с Глорией я не мог, чтобы не заставлять ее разрываться между нами. Карло тоже не годился, потому что Джилл дружит с Дайлис. И родители взволновались бы еще сильнее. Беспристрастной советчицей могла бы стать Марина, но даже с ней я не мог делиться этой проблемой.

Наши отношения с ней окончательно оформились. Когда дети жили у меня, мы с ней не виделись и лишь коротко разговаривали по телефону. Когда дети жили в Далвиче, я бывал у нее по три-четыре раза в неделю. Она никогда не приезжала ко мне. Мы почти никуда не ходили вместе, а если ходили, то все время держались только вдвоем. У нее дома мы по очереди делали еду: она готовила, а я заказывал пиццы. Мы занимались сексом по-товарищески. После я обычно уходил домой. Мы договорились, что стричь Глорию в салоне у Синди теперь будет кто-нибудь другой. Мы рассказывали друг другу о себе, по молчаливому согласию обходясь без подробностей. Так что я шел на осознанный риск, когда спросил ее о сыне, думая в это время о своем.

— А где отец Гэри?

Мы лежали в постели, в темноте.

— За границей.

— Где?

— В Испании.

— Грабит там банки?

Марина засмеялась:

— Нет, работает электриком.