Папина жизнь

— Джед, извини меня. — За что я извинялся? За то, чего не понимал.

— Уходи.

— Я попросил прощения.

Молчание.

— Оставить тебя в покое?

Молчание.

— Мне уйти?

— Да.

— Точно?

— Да.

— Я тебя люблю, ты знаешь? Честно. Люблю.

— Уйди, а?

Джед все больше и больше занимал места в моих мыслях, особенно сразу после возвращения в Папин Дом. День в школе и у Эстер (в случае Билли) образовывал хорошую санитарную зону между двумя домами и облегчал детям перемену места жительства. Глория, образец безупречного поведения, переезжала спокойно и гладко. Билли, будучи совсем малышом и будучи, собственно, Билли, просто ни о чем не задумывался. Зато Джеду это давалось нелегко.

— У мамы лучше, — повторял он.

Я не раз спрашивал совета у Кенни, который в свое время тоже был аутсайдером. Но здесь он впервые в жизни не нашел ответа.

— Это такая черта характера — придирчивость, она у него всегда была. Трудно сказать, стало ли хуже. Может, вся эта тема с Маминым Домом, — это он просто почву прощупывает. Он же у тебя не дурак, правда?

— Совершенно не дурак.

— Джо, но я ведь ему просто посторонний глупый дядька, а ты его родной отец. Как я могу судить?

От волнения за Джеда я чувствовал себя совсем одиноким. Поговорить с Глорией я не мог, чтобы не заставлять ее разрываться между нами. Карло тоже не годился, потому что Джилл дружит с Дайлис. И родители взволновались бы еще сильнее. Беспристрастной советчицей могла бы стать Марина, но даже с ней я не мог делиться этой проблемой.

Наши отношения с ней окончательно оформились. Когда дети жили у меня, мы с ней не виделись и лишь коротко разговаривали по телефону. Когда дети жили в Далвиче, я бывал у нее по три-четыре раза в неделю. Она никогда не приезжала ко мне. Мы почти никуда не ходили вместе, а если ходили, то все время держались только вдвоем. У нее дома мы по очереди делали еду: она готовила, а я заказывал пиццы. Мы занимались сексом по-товарищески. После я обычно уходил домой. Мы договорились, что стричь Глорию в салоне у Синди теперь будет кто-нибудь другой. Мы рассказывали друг другу о себе, по молчаливому согласию обходясь без подробностей. Так что я шел на осознанный риск, когда спросил ее о сыне, думая в это время о своем.

— А где отец Гэри?

Мы лежали в постели, в темноте.

— За границей.

— Где?

— В Испании.

— Грабит там банки?

Марина засмеялась:

— Нет, работает электриком.

— А здесь он жил? В этом доме?

— Жил какое-то время.

— Вы были женаты?

— Строго говоря, мы и сейчас женаты.

— Что? Так ты разводишься?

— Официально пока нет.

— А сын ваш как?

— Да нормально. Отца видит мало, но зато у него всегда есть я.

— Он скучает по отцу?

— Нет. Ты сегодня какой-то любопытный.

— Это мой художественный гений разбушевался.

— А, ну тогда понятно.

В конце концов я решился поговорить с Джедом. Я обратился к нему, когда он тихонько бродил по моей студии, где я разбирал всякие сентиментальные штучки. Мне было почти тридцать четыре года. Ему не было и шести. Меня интересовало, что он помнит из прежней жизни.

— Джед, смотри, — сказал я, — вот тут я нарисовал тебя, когда тебе было два годика. — Это был очень симпатичный карандашный набросок. На нем Джед сидел в саду, навалившись на мамочку. — Это ты и немного твоей мамы. А вот смотри, это Джефф-Жираф. Тогда его еще не звали Джеффом. Он только что народился.

Джед взял рисунок у меня из рук и сосредоточенно его изучал, ничего не отвечая.

— Ну и как тебе?

И наконец…

— А почему он не раскрашен? — спросил Джед. — Получилось бы красивее, если б он был цветной.

— Ого, целых два предложения подряд! — Я хотел пошутить, но за моей фальшивой улыбкой Джед заметил раздражение. И все. Расстроившись, я снова принялся разбирать бумаги. Потом обернулся, но Джед уже вышел, оставив рисунок на стуле у двери. Я устыдился, поймав себя на том, что с его уходом мне стало легче.

Ладно, хватит. Пора поговорить с Дайлис.

Мы встретились все в том же неромантичном баре. Я не стал ходить вокруг да около.

— Я беспокоюсь за Джеда.

Дайлис секунду обдумывала мои слова.

— По-моему, с ним все нормально.

Она отбросила с лица волосы, которые стали еще длиннее и теперь шелковой драпировкой спускались по спине. Я подумал, что ей бы подошло рекламировать шампуни «Тимотей».

— У него опять Пунктик Насчет Точности, — сказал я. — По крайней мере, со мной.

Дайлис озадаченно нахмурилась, затем ее лицо прояснилось.

— Ах, да, помню. Есть у него такая черточка. Привередливость.

Я не верил, что она могла это забыть.

— Привередливость? — спросил я. — А не навязчивые страхи?

— По крайней мере в Мамином Доме — нет. Точно нет.

— Еще он в последнее время очень тихий, — продолжал я.

— Да?

Дайлис пила «Перье», я — виски. Но все равно я потерял терпение.

— Дайлис, ты что-то темнишь? Опомнись, мы же о собственном сыне говорим! Это же наш мальчик, ради которого мы не спали ночами, мы оба, не только я, но и ты! Мы его водили к психологу. Мне кажется, ему плохо, только я не вполне понимаю, почему. Я не знаю, как это связано с тем, что происходит между тобой и мной. Я не знаю, только со мной ему плохо или с тобой тоже!

— Не кричи на меня, Джо.