Папина жизнь

Пиццу мы ели прямо руками, а мои цветные картинки разложили на ковре, где над ними потом склонились Глория с Анджелой. Я узнал, что Анджела работает в фонде помощи бездомным, а миссис Роуз вносит туда пожертвования. Я пошутил, что, может, нам тоже ими воспользоваться. Я поведал ей о своей работе ровно столько, чтобы она поняла: она имеет дело с человеком, чьей кисти вскоре будет поклоняться весь мир. Мне хотелось казаться не несчастненьким, а, наоборот, весьма интересным. Анджела слушала. Но даже не пыталась кокетничать. В конце ужина Глория сделала один решительный шаг — после того, как дети проглотили свое мороженое — «Экономичное» мороженое, я разложил его по блюдцам в кухне, чтобы Анджела не видела.

— Хотите посмотреть мою комнату? — спросила нашу гостью дочка.

— Давай, конечно, у меня как раз есть еще чуть-чуть времени.

Барышни ушли, я уложил ребят, спел им колыбельную, и они уснули. Уже почти стемнело, когда я прокрался вниз. Анджела изучала содержимое холодильника.

— Все в порядке? — спросил я. Теперь, наедине с ней, я слегка дрожал.

— Да, она быстро заснула. Это молоко еще можно пить? Ничего, если я сделаю себе чашку чаю, ладно? — Я не успел ответить — Анджела вытащила из холодильника пластиковый контейнер: — А тут что?

— Чуть-чуть остатков прыгучего тунца.

Анджела отодвинула крышку, понюхала и сморщила нос:

— Гадость какая!

— Это вообще-то на обед осталось… на завтра.

— Да это же есть нельзя!

— Но это прыгучий тунец, — сопротивлялся я.

— Ты вообще хоть знаешь, что такое прыгучий тунец? — наступая на меня, вопросила Анджела.

— А это хоть кто-то знает? — отступил я.

— Сядь, пожалуйста.

— Хорошо. Сел.

— И не скрещивай ноги.

— Это почему? — спросил я, тут же их распрямив.

— Потому что я, кажется, хочу тебя поцеловать. А так мне трудно к тебе подобраться.

Анджела села на корточки, раздвинула мне коленки и прижала руку к моей щеке. Я сам удивился тому, что сказал:

— Мне очень нужно, чтобы ты меня поцеловала.

— Пожалуй, ты прав, — ответила Анджела.

Я прижался к ее губам…

— Это замечательно, — сказала она, оторвавшись. — Я почему-то так и думала.

— Мне нравится, как ты говоришь «замечательно».

— А что, это так смешно?

— Я этого не говорил.

— Нет-нет, не говорил, конечно. Прости.

— За что?

Тут она впервые смутилась. Я встал, придерживая ее под локти. Я и так знал, что мы одного роста. Так мы и стояли, молча. Она — в моем доме, я — в ее личном пространстве.

— «Замечательно», — сказал я. — Ты так чудесно это произносишь.

Анджела окинула меня взглядом и произнесла:

— А ты добрый человек. Да.

Это было утверждение, а не вопрос. Мы могли бы снова начать целоваться, но я вспомнил Дайлис, к которой не питал никаких добрых чувств в последнее время. Я чуть отвернулся и заговорил:

— Послушай… я делаюсь еще добрее, когда лежу в постели.

— Знаешь, я так и подумала.

Мы на цыпочках поднялись вдвоем наверх. Я заглянул в комнату Глории, заглянул к мальчикам. Я стал на колени перед Анджелой. Она сидела на постели. Я следил за тем, как она следит за тем, как я расстегиваю ее бесконечные пуговицы. Вскоре под одеялом наши тела соприкоснулись. В голове раздался мощный сигнал «Да!», однако в южных регионах тела его приняли слабовато. Может быть, дело в том, что рядом дети? Или, в том, что Анджела чересчур хороша, нереально хороша? Я кашлянул.

— Знаешь, у меня сейчас маловато практики.

— Ты все делаешь замечательно, честно.

Ее лобок идеально подходил под мою ладонь.

— Ты вся мокрая, — прошептал я.

— Вообще-то очень стесняюсь…

— Ты прекрасна.

— Нет, я не прекрасна.

— У тебя прелестная щелка.

— Какой ты грубый…

— Остановиться?

— Нет. Нет. Давай, погладь меня еще вот так…

— Я хочу тебе сказать, что люблю тебя. Сам знаю, что еще рано говорить.

— Ну что ты, говори. Говори все, что захочешь, Джозеф Стоун.

— Сказать тебе, что у меня проблемы с куннилингусом?

— Правда?

— Да. Никак насытиться не могу.

К полуночи я ее убедил. В три часа ночи я припал ухом к полу и засек шаги Билли и Джеда на лестничной площадке. Сегодня я против обыкновения отвел их по кроваткам. Быстро уложил и вернулся к себе, где меня ждала Анджела, ждали ее руки, ее губы.

— Ты такой большой, — шепнула она.

— Не смеши меня. А то он обратно спрячется.

— Ты просто ляг рядом. Я хочу посмотреть на твое лицо.

Я с готовностью лег. Я позволял ей прожигать меня взглядом насквозь.

— Я слышала, как ты вечером пел, — пробормотала она, когда мы уже засыпали.

— Черт, — пробормотал я в ответ.

Я проснулся в шесть утра. В тусклом свете я смотрел, как она стоит рядом и надевает лифчик.

— Я не собиралась тихо слинять, — прошептала она. — Просто подумала, что лучше уйти, пока малыши не проснулись.

Я потянулся к ее губам.

— И потом, — продолжала она, — я все равно не могу пойти на работу в том же, в чем была вчера, а то все поймут, чем я занималась. — Она остановилась и прибавила: — Я не с каждым встречным этим занимаюсь.

Я проводил ее до двери. В сумеречном грязном холле мы шептались, точно воры.

— Когда ты придешь? — тревожно спросил я. Ведь есть же на свете и менее трудные мужчины. И более внушительные пенисы.