Para Bellum

– Что же вы стоите, товарищ генерал, – продолжил Вождь, – присядьте. Разговор у нас будет долгим. Смотрите, как за вас принялись. – Он хлопнул короткопалой ладонью по стопке бумаг. – Знаете, что это? Заявления и жалобы на командующего Западным фронтом. Не тем он занимается, готовится обороняться, а не наступать, силы рассеивает, моральный дух подрывает. А тут ещё транспортник этот гитлеровский. Что должен показать его перелёт? Что вверенные товарищу Маркову войска небоеспособны. Как на всё это вместе обязан отреагировать товарищ Сталин? Если он поверит доносителям, он прикажет генерала Маркова расстрелять. Правильно я говорю?

Сергей молчал. А что тут скажешь? Что выполнял распоряжение Верховного?

– Нам известно, что командующий Западным фронтом за короткое время успел немало сделать для организации эффективной обороны. А коли так, как понимать все эти документы? Как веское доказательство хорошей работы генерала Маркова. Настолько успешной, что определённые люди сочли необходимым его скомпрометировать и убрать – руками товарища Сталина. Они решили, будто товарищ Сталин глупее их, и они сумеют им управлять. Они ошибаются.

Что это за «определённые люди», которых упомянул Хозяин, Сергей Петрович не понял. Но завидовать им не приходилось. Торжествующая улыбка не скрывала крайней ненависти, с какой говорил об этих анонимных врагах Вождь.

Докладывать о предстоящей встрече с Пикенброком, правой рукой начальника абвера, сейчас было самоубийством. Никто не мог предсказать, как отреагирует Иосиф Виссарионович даже на самую невинную реплику. А тут… Но и промолчать сейчас нельзя. Если Вождь решит, будто Марков скрывает контакт с агентом противника, это не просто гибель, это хуже. Навсегда останешься Иудой. Когда арестовали в первый раз, Сергей был в бешенстве и тоске от несправедливости ложного обвинения. Но что бы ни происходило, чести и достоинства он не потерял. В камере между допросами повторял фразу из случайно увиденного в Ялте спектакля «Антоний и Клеопатра» по мотивам трагедии Шекспира: «Здесь с нами могут низко поступить – унизить нас не смогут». Никогда не любил выспренной и возвышенной манеры выражаться, простой, даже грубый язык казался более естественным и близким к реальности. Но вот запала реплика в память и сидела там, как точка опоры в самых тяжёлых ситуациях.

И Марков решился. Так в молодости он бросался в сабельную рубку.

– Товарищ Сталин, я обязан вам сообщить… – и рассказал всё о предложении начальника контрразведки и своём предварительном согласии на встречу с немцем.

Долгие минуты ему пришлось выдерживать тяжёлый, остановившийся взгляд Хозяина. Наконец Сталин тяжело вздохнул:

– Вы что, сговорились все, – непонятно произнёс он. – Зачем вам этот Пикенброк?

– Если он просит о встрече, либо намеревается протолкнуть какую-то обманку, либо хочет предложить что-то действительно интересное. В обоих случаях выслушать его любопытно. Дезинформация, которую передают на таком высоком уровне, будет иметь стратегическое значение.

– Вы думаете, существуют только эти два варианта? – усмехнулся Верховный.

Марков недоумевающе глянул на собеседника:

– Так точно.

Вождь встал из-за стола и устало потянулся, принялся массировать правой рукой локоть левой.

– Вы правильно сделали, что поставили меня в известность о поступившем предложении встретиться с фашистским шпионом. Даю разрешение. Но о результатах переговоров доложите мне лично. На какое число вы их назначили?

– На ночь семнадцатого мая.

Сталин что-то прикинул в уме:

– Перенесите на самый конец месяца. Посмотрим, как они на это будут реагировать. Повторяю, анализ беседы сообщите мне. Вылетите сразу после окончания встречи. А сейчас в Белосток придётся возвращаться поездом. Центральный аэродром закрыт. Надеюсь, вы понимаете почему. Это даже неплохо – есть несокрушимая мотивировка переноса даты.

Дождавшись, пока генерал вышел, Иосиф Виссарионович снял трубку и приказал Поскрёбышеву:

– Найдите товарища Эйтингона. Срочно.