Пара для дракона, или просто будь пламенем

— Так что же ты тогда спас тех драконов, о которых давече вспоминал? На смерть себя обрёк, чтобы их спасти, — она скривила губы. — Но ты этого стыдишься. Почему доброты принято стыдиться? Почему принято считать странными тех, кто старается помочь окружающим? Почему принято в любом проявлении деятельного сострадания искать подвох, эгоизм, корыстный мотив? Зачем пытаться казаться хуже, чем есть? Разумные могут совершать ужасные вещи лишь для того, чтобы показать: я полон цинизма. Это так хорошо? Правда? Почему ты готов рассказать всем желающим о том, как убивал драконов, но не о том, как их спас?..

— Заткнись, — Фьорд задышал через нос и угрожающе навис над мелкой оленеглазой сволочью. — И прекрати копаться в моих мозгах! Ты ничего не понимаешь: силы много, а ума — мало. Было бы побольше, знала бы, что, дар там или нет, чужие чувства осуждать нельзя. Где чувствовать себя свободным, если не в своей голове? Мои мысли, чувства и память — только мои! Распоряжаюсь, как хочу. А касаемо доброты, жалости и прочей приблуды, заруби на носу: люди умные такое прячут и давят на корню, потому что от этого одни проблемы. Это, если хочешь, стратегическая уязвимость, слабое место, по которому проще-простого ударить. В своем мире я значусь у драконов величайшим злодеем. Они не знают, кто их выпустил, и меня это устраивает, потому что, открою тебе секрет: злодеям живётся проще. А ты не суй свой нос в чужие дела! И вообще, уж не тебе, со всеми "сдохни" в адрес собственного ребёнка, меня осуждать.

— Ты ничего не знаешь, — сказала она. — И я его ненавижу не зря. Такие, как его отец, размножаться не должны!..

Фьорд поморщился — девица внутри его головы буквально орала, отчего виски сжали тиски мигрени.

— Прикрути звук, — сказал он чуть спокойней. — А то придётся щиты выставлять. Вот за что терпеть не могу менталистов: с вами даже о вяленом мясе и пропавшем рагу не поговоришь без многослойных моральных дилемм.

23

Некоторое время между ними висела тишина, вязкая и плотная, из тех, что приседают на психику. Наконец, куда более тихий мыслеголос снова зазвучал в его голове.

— Прости, я… Обычно я не бываю столь… навязчивой. Это просто… это всё… я устала.

Фьорд покосился на девицу. Злость поутихла. Дар, делающий её опасной, сам собой разумеется, но в физическом плане на неё же без слёз не глянешь! Такой руку пожмёшь неаккуратно — синяки останутся, да и переутомление налицо. Опять же, ментальная болтовня для неё, по сути, единственный способ общения. Ему ли, взрослому мужику, срывать злость на кого-то вроде неё? Но вот перспективу работы с ней надо обдумать ещё раз: с таким набором реакций и опасных рефлексов они друг друга поубивают, без вариантов. Не лучше ли оставить девицу с Шокуо-Ретха, а себе взять кого-то, кто послабее ментально, но сговорчивей?

Фьорд снова глянул на менталистку. Нет, ему никогда не понять, что находят в таких вот — тощих, с полупрозрачной кожей. Ещё и глазищи эти оленьи… Бр-р. Нет, он предпочитал баб вроде вдовушки Бонни. Та была типичной уроженкой северных человечьих королевств — высокая, румяная, с толстенной светлой косищей и изгибами фигуры, крутыми, как иные горные склоны. Как говорится, что лекарь прописал!

— Держи, — он поставил перед этой Лани тарелку. — Надеюсь, понравится, нет — отловлю кого-то из своих орлов-женатиков, кто не на дежурстве, и попрошу притащить что-то подходящее.

Она принялась аккуратно есть, и Фьорд тут же вспомнил Ири. Всё же, вбитые в детстве застольные манеры — штука неистребимая: вот и ест вроде руками, и не пытается как-то там показать крутизну своего воспитания, но такие штуки всё равно бросаются в глаза, хоть ты тресни. (Та же самая ерунда и в обратную сторону работает, кстати. Бывает, разбрасывается индивид деньгами направо-налево, корчит из себя аристократа в сороковом поколении, но смотришь на его натужные, чуть с заминкой движения и сразу понимаешь — доспехи жмут, снимайте гульфик, пока чего не прищемил.) Неизвестно, есть ли в её мире знать, но выросла она явно не в хлеву, это точно.

Фьорду стоило бы развернуться и уйти, но он стоял и думал, стоит ли вообще открывать рот и говорить, что вертится на языке. С другой стороны, она уже нечто уловила в его мыслях — голову подняла, и смотрит со странным выражением, которое попробуй прочитай.

— Слушай, — всё же выродил он. — Насчет мелкого. Я тебя понимаю, правда; дураком был бы, если бы не. Да и советы давать в такой ситуации неправильно, но тут такое: ты лезешь мне в голову, я — в твои дела. Ты должна знать: здесь это легко решаемо безо всяких… радикальных мер. В смысле, голодных сирот по Чу всяко бегает меньше, чем раньше, а с магами ситуация вообще выровнялась: ценный материал, будущие кадры, всё такое. Его пристроят служить при храме Тьмы — я сам попрошу. И тебе и встречаться с ним не придётся. Ну… разве что разок, когда подрастёт; в смысле, он скорее всего и сам обо всём догадается, менталисты идиотами не бывают по определению. Но ему станет легче, если ты объяснишь, да.