– «Пентотал-плюс» у нас остался? – говорит Плуто. – Или всё извели на девчонку?
Эта пренебрежительно брошенная фраза молнией раскалывает клубящуюся черноту, которая охватила человека-без-имени. Девчонка… о ком они ведут речь?
Игла входит в кожу, но он не чувствует ничего. Как не чувствовал ничего и прежде, пока потный здоровяк в маске мышонка охаживал его обрезком гофрированного шланга, орал на него, пытаясь хоть что-то узнать – его имя? Звание? Его задание? На кого он работает? Он не знает этого и сам. Ответы на эти вопросы проглотил мрак. Он ничего не чувствует. Будто все рецепторы отключились, будто вязкая паутина, мягкая вата оплела всё его тело, эти липкие тенета.
Стоп…
Тенета. Кажется, в этом ключ. Кажется, в этом ответ.
Он пытается ухватиться за него, как за спасательный круг, вынырнуть обратно в реальность, но под действием препарата, который вводит ему Плуто, вязкая клубящаяся темнота сменяется чередой картинок – ярких, пестрых, сводящих с ума… Человек-забывший-свое-имя проваливается в них, как в пропасть.
– Теперь пойдет лучше, – обещает застывшая глупая ухмылка Плуто.
– Гарантируете, доктор? – спрашивает Дональд Дак.
Мастер-сержант с сомнением хмыкает, оттягивая веко пленного. У того в глазах – мутная пустота. У сержанта свои испытанные методы, все эти игры «в доктора» ему не по душе, но с начальством не поспоришь.
– Саккони, оставьте его в покое! Дайте сыворотке поработать за вас.
– Так точно, полковник Хэнкс, сэр! – Мастер-сержант замирает возле пленного, заложив руки за спину и расставив ноги.
– Идиот, – бормочет про себя Дональд Дак, отходя в противоположный угол помещения.
Хэнкс стаскивает с себя дурацкую утиную маску (черт бы побрал инструкции этих штабных умников), берет из упаковки бутылку минеральной воды, скручивает крышку. Обернувшись, видит ухмылку Плуто. Тот следует за полковником, словно тень.
– Хотите воды, доктор?
– Благодарю, нет… Да, кстати о напитках. Этот лейтенант, командир рейнджеров, как его?
– Дрейпер. Лейтенант Джеффри Дрейпер.
– Вам уже доложили? Как только вернулся с операции, с места крушения «Гурона», заперся у себя с бутылкой скотча. Сидит там и поет песни кантри. Что не так с этим парнем?
– Послушайте, Удзамаки…
– Смею напомнить, сэр… доктор. Доктор Удзамаки.
– О’кей, послушайте, доктор. Эти ребята просто не привыкли играть в те игры, к которым привыкли мы с вами. Они просто солдаты, понимаете? Простые американские парни. Хорошие ребята.
– Не вполне понимаю. Один из ваших офицеров напился пьян и выказывает признаки служебного несоответствия. Подает солдатам дурной пример. Будь я на вашем месте, полковник, знаете, что бы я сделал…
– Господи, доктор! Все-таки хорошо, что вы не на моем месте. Мы сбили гребаный «Гурон» наблюдателей ООН. Дрейпера можно понять. У парня разорвало к чертям чердак, когнитивный диссонанс. Это же получается, что мы вроде как воюем тут сами с собой.
– Вы жалеете о своем приказе?
– Черт бы вас побрал, вы совсем не понимаете юмора?.. Нет, я не жалею о своем приказе. Наш Проект слишком важен, чтобы позволять этим гребаным бельгийцам совать в него свой нос.
– Почему бельгийцам?
– Ну а кто они? Штаб ООН разве не в Бельгии?
– В Нью-Йорке, полковник.
– Да бросьте! А что тогда в Бельгии? Международный трибунал?
– Уверяю вас, нет. Гаага находится в Нидерландах.
– Это что, город? Название прямо как кличка для лебедя. Хотите сказать, что она и впрямь существует, эта Гага? Кто-нибудь вообще бывал там?
– В свое время у меня была прекрасная возможность посетить этот город. Увы, в силу ряда причин, мне пришлось отказаться.
– Будь я проклят, это сейчас была ваша фирменная шутка? А в Нарнии вам бывать не приходилось?
– А там тоже филиал международного трибунала?
– Ха-ха-ха, а вы не промах, доктор.
– Благодарю, полковник.
– Ладно, доктор… Давайте немного подождем и узнаем, бельгиец этот парень или гребаный гаагец или действительно прилетел к нам на своем «Гуроне», с подружкой и приятелями-покойниками прямиком из Большого Яблока. Сыворотка нам всё расскажет, верно?
«Кто я?» – вот главный вопрос.
Ему грезится, что он идет по дороге из желтого кирпича. Сквозь широкие плиты цвета охры проросли побеги высокой травы. Шелестит ветер, гонит по дороге колючие шары перекати-поля.
Он идет по этому пути так давно, что успел позабыть собственное имя.
В сумрачном небе парит неведомая луна – расчерченная слоями-полосами, величественная и надменная. Он не помнит ее имени.
Помнит лишь – алый кумач, что плещется на фоне плачущего серого неба. Алый становится багровым, багровый – фиолетовым, фиолетовый – голубым. Краски меняются, смешиваются.