Парабола моей жизни

Как я раскаивался в том, что спросил у почтальона имя молодой женщины; мне казалось, что я ее скомпрометировал. После того как я узнал ее печальную историю, к чувству любви примешалось еще глубочайшее чувство жалости. Вечером, закрывая мастерскую, я с радостным изумлением заметил, что она следит за мной из-за закрытого окна. Я показал ей знаком, чтобы она открыла, и тогда, поднявшись по лестнице, я прежде всего попросил прощения за то, что позволяю себе ее тревожить, но объяснил, что у меня горячее желание с ней поговорить. И я пригласил ее пойти погулять со мной за городские стены, где, поскольку уже наступили сумерки, никто нас не увидит. Она долго колебалась, просила меня говорить потише, еле слышно прошептала, что не должна меня слушать, прибавила, что не может отойти от больной матери. Но я настаивал с такой горячностью, с таким волнением говорил, что буду ждать ее за городскими стенами, у ворот Салария, что она в конце концов, правда еще колеблясь, согласилась прийти. Я отправился к условленному месту свидания. Примерно через четверть часа в сгущающихся сумерках я разглядел ее приближающийся силуэт. Надо ли сказать, что сердце у меня чуть не выскочило из груди? .. Когда мы вышли из ворот, я выразил ей свою благодарность за то, что она пришла, рассказал, как обрадовалась мама роскошной шали, постарался объяснить то, что я пережил на террасе ночью, с ее образом перед глазами. Она слушала меня озабоченная, часто оборачиваясь из страха, что кто-нибудь видел ее и теперь следит за ней. Мы уходили все дальше в сторону Поликлиники, в места пустынные, и скоро очутились в полнейшей темноте. На ней было легкое платье из голубого шелка и скромная летняя шаль. Я понял тогда, почему она так хотела приобрести ту, венецианскую, и вдвойне оценил ее деликатность, заставившую отказаться от моего подарка. Я любовался ее густой черной косой, закрученной на затылке, ее чудными глазами, блестевшими в темноте, как звезды. Взяв в свою ее маленькую руку, я прижал ее к щеке и робко поцеловал, стараясь найти наиболее выразительные слова, чтобы передать ей мое чувство. Я говорил, что она необыкновенная красавица, что сам бог послал мне счастье встречи с ней, возможность глядеть ей в глаза, целовать ее руки. Говорил, что я переживаю прекрасный сон, от которого хотел бы никогда не просыпаться!

Когда я повторил, что в первый раз в жизни наедине с женщиной и в первый раз говорю слова любви, она с трудом этому поверила. В таких разговорах, которые нетрудно себе вообразить, время неслось с невероятной быстротой. Она захотела вернуться домой: мать ее осталась одна и ждет ее; задержаться дольше она никак не может. На прощание она сказала, что я вызвал в ней никогда не испытанное чувство, и она боится, что оно заставит ее сильно страдать. С этими словами мы расстались. Я провожал ее глазами, пока ее нежный образ не растаял во мраке ночи.