Парабола моей жизни

В день великого события в Катанию со всей Сицилии съехались тысячи священнослужителей и семинаристов. В огромной церкви бенедиктинцев их поместилось больше десяти ,тысяч. Исполнение оратории произвело грандиозное впечатление. Перози очень восхищался моим голосом, которому удивительно подошла партия Иисуса, моим произношением латинского текста и больше всего — моей интерпретацией его музыки. Я стоял вместе с другими артистами и хором на дере-вяннном помосте, специально построенном посреди церкви. Кавалларо и адвокат Макки сидели на стульях в первом ряду. При каждой фразе, пропетой мною, дон Пеппино жестикулировал, как обычно, выражая знаками свое восхищение. Голос мой, значительно усиленный акустикой церкви, разливался в пространстве как звуковой поток. При возгласе «Lazare, veni foras!»* Кавалларо не смог сдержать обуявшего его энтузиазма и закричал так громко, что его услышал Перози: «Матерь божия, но это же не Иисус Христос! Это голос самого дьявола!» Задетый этим нечестивым возгласом, Перози бросил на него возмущенный взгляд. Когда после окончания оратории я с трудом проходил сквозь толпу, семинаристы глядели на меня как завороженные. С маленькой бородкой, пробивающимися усами и длинной шевелюрой я, хотя и более молодой по возрасту, казался им, вероятно, подлинным назарянином. Кавалларо, расчищая мне дорогу, властно оглядывал с головы до ног всех этих церковников, опьяненных мистицизмом, и вызывал их на то, чтобы они прикасались к моей руке: «Лобызайте руку вашему господу»,— говорил он, и эти люди, точно загипнотизированные величественным зрелищем, прослушанной музыкой, ловили мои руки и подносили их к губам. Я шел как

* «Лазарь, восстань!» (лат.).

автомат, ничего не соображая, но и не препятствуя им, так что под конец от всех этих поцелуев руки мои стали мокрыми. Едва только мы выбрались из церкви, как дон Пеппино воскликнул: «До чего же высоко я вознес тебя! Клянусь честью, ты должен был бы поставить мне памятник! Подумай только, здесь, в Катании ты уже перешел в бессмертие! Ты останешься навеки в сердцах духовенства и всех этих семинаристов как величайший Иисус Христос во всем мире!»

В Катании, между тем, многое изменилось. Из-за удушливой жары публика перестала ходить в театр Национале и перекочевала в Арену Пачини, очень большой театр на открытом воздухе. Беспощадная кампания, проводимая новой антрепризой против Кавалларо, вызвала изменения в судьбе его труппы. Сборы день от дня становились все хуже и хуже. Мы делали главный упор на «Бал-маскарад» и «Богему» — любимые оперы публики. Я выступал в четырех, а то и в пяти спектаклях в неделю, и наконец, почувствовал себя утомленным. Макки не переставал предостерегать меня; говорил, что если я буду продолжать в том же духе, то голоса моего хватит не надолго. Я и сам не сомневался в этом, но что можно было поделать? Срок моего контракта истекал только через два месяца. Я надеялся отдохнуть, когда вернусь в Рим.