Парад планет

Стал спускаться по лестнице. Женщина все стояла в дверях, потом пошла следом. Он спускался, и она молча спускалась. Вышел из подъезда, двинулся к арке, пересекая двор. Тут женщина догнала Павла Сергеевича, схватила за рукав.

— Ты чего пришел? Я ж узнала тебя, узнала. Клюев ты! Не ходи к нему, не трогай!

— С кем-то вы меня спутали! — сказал Павел Сергеевич, высвобождая локоть. Он вошел в арку, свернул на оживленную улицу.

Женщина шла за ним по улице. В домашнем халате, тапках на босу ногу, шла и шла. И тогда он побежал, втиснулся в отходящий автобус.

Проехал остановку, спрыгнул. Встал, опершись о перила на углу площади. Напротив за стеклом часовой мастерской лицом к нему сидел лысый человек с окуляром в глазу, занятый тонкой работой. Человек поднял голову, посмотрел, снова опустил. Один ждал у перил, другой сидел, но встреча их уже состоялась, пути пересеклись. Часовщик будто невзначай махнул рукой, и Клюев вошел в мастерскую.

…Стояли в закутке, за перегородкой.

— Смотрю, ты или не ты? Давно не видно.

— Давно, да.

— Исчез. Вдруг раз — и нету. Отбывал?

— Бог миловал.

— Это кого как. Принес чего-нибудь? Я возьму.

— Ничего.

— Пустой? Тогда я могу предложить.

— Не надо.

— А чего надо, Павлик?

— Найти тут одного надо. Повидать. Тут, у вас.

— Шею свернуть, а я потом навел. Не годится.

— Ему давно свернули, не бойся. Где наши все?

— Да в гараже, где еще. Один юморист в церковь подался. Василий, Зеленяева возил, помнишь? Сторожем пошел, теперь священник.

— В бога поверил?

— Да вовремя спрятался. А может, и поверил. Все может быть, — сказал часовщик. — А что ж хозяин тебя в столицу с собой не взял? Как же он без помощи твоей и заботы?

— Нашел, значит, другого помощника.

— Ну? А ты без него?

— Живу, видишь.

— Вижу. Другой стал. То же, что ли, священник? — Часовщик смотрел с усмешкой. — Раньше-то по ногам ходил, не замечал, а? Помнишь? Вот так! — И он показал как, наступив Клюеву на ногу. — Может, ты теперь долги платишь? В карты, забыл? Я тогда и спросить не смел!

Павел Сергеевич достал бумажник:

— Сколько?

Опять лестница, дверь.

— Михаил дома?

— На дворе с собакой. Вы кто?

Сбежал по ступеням. Другая женщина смотрела вслед.

По площадке перед домом носилась овчарка. Хозяин сидел на скамейке с газетой в руках.

— Не помешаю? — спросил Павел Сергеевич, присаживаясь.

— Пожалуйста.

— Мы с тобой в одном гараже, помнишь меня?

Мужчина, оторвавшись от газеты, бросил на Клюева беглый взгляд. Ничего не сказал.

— Брызгина ты возил, пока в столб не влетели.

Опять молчание.

— Где его найти?

— Столб?

— Шефа твоего бывшего. Дело срочное, разговор.

— Переехал он. В Угловом спроси.

Мужчина отложил газету, засвистел. Подскочила собака, он стал ее ласкать, гладить. Когда Клюев поднялся со скамейки, он сказал, все так же глядя в сторону:

— Говори не говори, а самосвал давно уехал.

— При чем самосвал? Какой?

— Который поперек дороги стоял.

— Это кто ж его так, какой дурак?

Мужчина поднял голову, впервые посмотрел на Клюева.

— Тот, за кого я срок тянул. — Он улыбнулся и сказал: — Беги!

Не собаке сказал — Клюеву.

— Что? Куда? — опешил Павел Сергеевич.

— К хозяину своему. Беги! — повторил мужчина.

Клюев застыл на месте. Овчарка рычала, рвалась к нему, мужчина с трудом ее сдерживал. И будто уговаривал Павла Сергеевича, просил:

— Ну беги же, беги! Что, разучился? Давай, ну! Беги!

И, видно, сам себя уговорив, он выпустил пса. Клюев отскочил от скамейки, бросился наутек, но бег его был недолгим, овчарка ударила лапами в спину, свалила. Он все же поднялся, вскарабкался по ступеням на деревянную горку. Собака и здесь его настигла, Клюев скатился вниз, упал в детскую песочницу. Одежда на нем трещала, он вставал и падал на песок, закрывая руками лицо.

Толкнул калитку, ввалился во двор. Шел, ступая нетвердо, к дому. Кричал:

— Выходи, старый хрыч! Вылезай, змей многоголовый! Рубить тебя буду, гад! Добрыня Никитич идет!

Выбежал навстречу внук Павлик, выскочили на крыльцо сын с невесткой, очень испуганные. Клюев отстранил сына, прошел в дом. Внук, смеясь, побежал следом, любил играть с дедом.

— Берегись, старый хрыч! — еще разок прогремел Павел Сергеевич и стал подниматься по лестнице. Ногой распахнул дверь, скрылся в кабинете.

Домашние стояли внизу, в гостиной, ждали с замиранием. Вот дверь наверху снова открылась. Вышел Павел Сергеевич с неясной улыбкой. Постоял и опять скрылся в кабинете. Но теперь он постучал, прежде чем войти, а войдя, аккуратно притворил за собой дверь.

— Что происходит? Почему хамим? Безобразничаем! В чем дело? — Гундионов сидел за письменным столом, смотрел сквозь очки строго. — Ты теперь интеллигентный человек. Не имеешь права распускаться. Посмотри на себя!

Вид у Павла Сергеевича и впрямь был жалкий: рубашка порвана, на лице ссадина. Гундионов сложил бумаги в папку, поднялся.

— Что, горе-сыщик? Брызгина доставал? А? Сунулся куда не надо, а там собачка злая. Так? — Он подмигнул Клюеву, знал, что угадал. — Ты как всегда, Паша. Перестарался! Кто ж тебя просил жизнью жертвовать? Она принадлежит искусству. А вот Брызгин не нужен никому, и бог с ним! Отменяется просьба. Все. Свободен.