Парад планет

— После спектакля. Она сразу ушла.

— Но не забыла взять у вас номер телефона…

— Это я ей сам всучил.

— Всучили? — качает головой прокурор. — Вы что, предвидели, что можете понадобиться в качестве свидетеля, так, что ли?

— Я возражаю против этого вопроса, — вмешиваюсь я.

— Мы снимаем вопрос, — говорит судья.

— Хорошо, — соглашается прокурор.

— Нет, я не предвидел, — продолжает Савушкин. — Просто мне казалось, что если человеку плохо и ты можешь помочь…

— Значит, вы убедились, что Костиной плохо? — спрашиваю вовремя я.

— Да, конечно. Еще как убедился.

— У меня вопросов нет, — обращаюсь я к суду, а сама спешу зафиксировать в блокноте эти столь важные для меня показания…

— У обвинения вопросов нет, — вторит мне прокурор.

Судья, пошептавшись с заседателями, объявляет свидетелю:

— Спасибо. Можете пока сесть.

И вот наступает черед судебного эксперта.

Мы с прокурором внимательно следим за молодым еще человеком в элегантном костюме, который неторопливо встает из-за стола с листком в руках.

— …На основании собранных доказательств и изучения личности подсудимой судебно-медицинская экспертиза пришла к следующим выводам… Подсудимая Костина характеризуется повышенной нервной возбудимостью, высокой степенью эмоциональности. Эти особенности личности определяют возможность неустойчивого поведения в критических ситуациях. В частности, при совершении инкриминируемых в настоящем процессе действий. Однако говорить о том, что эти действия были совершены в состоянии аффекта, у экспертизы оснований нет. — Эксперт, закончив чтение, передает листок секретарю, поясняет: — Подробное заключение экспертизы…

— Есть ли вопросы к эксперту? — спрашивает судья.

Чаши весов колеблются. Лицо прокурора непроницаемо, мое лицо, вероятно, тоже. Это наш поединок. Поединок сторон в судебном процессе.

Беру слово.

— У меня вопрос к потерпевшему Федяеву.

— Потерпевший Федяев, встаньте! — объявляет судья.

Федяев охотно встает. Вот он перед нами. Одет скромно, без претензий, одет соответственно минуте. Смотрит внимательно, даже с сочувствием, с готовностью разрешить возможные затруднения…

— Скажите, потерпевший, как вы сами оцениваете состояние Костиной в тот вечер? Считаете ли вы, что в ее действиях был заранее обдуманный план?

— Я этого не говорил.

— Значит, не считаете?

— Не считаю… Видите ли, я уже отмечал, что Валентина вообще нервная натура, с неустойчивой психикой. Все очень индивидуально, не как у людей…

— Да уж, — не выдерживаю я. — Кто бы на ее месте согласился содержать здорового мужчину на протяжении пяти лет?

Судья делает мне замечание:

— Попрошу не отвлекаться.

— Ну, видите ли, — отвечает мне Федяев. — Тут тоже… Как посмотреть. У нас в высших учебных заведениях, как известно, платят стипендию, а в случае надобности помогают и дополнительно. А кроме того, я вам уже говорил, — он слегка усмехается, «рассекречивая» наши переговоры, — что я Валентине действительно обязан. И даже сейчас чувствую к ней благодарность, — он опять усмехается, — нет, не за то, что она хотела меня убить, а за то хорошее, что у нас было, и за ее доброту… Я вам повторяю, она вообще в жизни эмоциональный товарищ… из холода в жар… Раз, помню, даже грозилась — мол, если что, убью…

— Интересно, — оживляется прокурор. — И давно у нее родилась эта мысль?

— Какая мысль?

— Та самая: «Если что, убью!»

Плохо мое дело… Вот он, неожиданный пустячок, нелепый и смехотворный, способный, однако, сбить с прямого пути к истине. И я спешу предотвратить «поворот»:

— Но это, вероятно, не было сказано всерьез? Как я понимаю, это шутка?

— Ну, в общем, да.

— Шутка, в которой доля правды, а, Федяев? — спрашивает прокурор.

— Я протестую! — заявляю я с решительным видом и смотрю на судью. А тот — как ни в чем не бывало:

— Продолжайте, потерпевший.

Федяев пожимает плечами, мол, я все сказал, ответил на все вопросы, и я его сейчас ненавижу. Но ненависть моя бесплодна, зато плодотворна хладнокровная логика прокурора:

— Скажите, подсудимая, вы помните такой разговор, когда бы вы угрожали потерпевшему?.. В шутку или всерьез? Помните или нет?

Костина поднимается со своей скамьи и, кажется, впервые встречается глазами с Федяевым… И, странное дело, взгляд ее словно мягчеет, на лице — ни усмешки, ни былой независимости — лишь растерянность…

Неужели она его до сих пор любит? Неужели!.. Она стоит молча, в руках скомканный носовой платочек, стоит и смотрит, и тогда сам Федяев приходит ей на помощь:

— Ну, помнишь, в прошлом году, летом… Когда на море были. Неужели не помнишь? На пляже!..

— На пляже?..

— Ну да, на пляже… Мы только что из воды вылезли, на лежаках обсыхали… — говорит Федяев чуть смущенно. — Ты еще мне вдруг сказала… Молчали-молчали, а ты вдруг сказала: мол, знай, Виталик, если что, несдобровать тебе, убью, мол, учти… Неужели не вспомнила, Валюша?..

— Вспомнила, — откликается наконец Костина.

На мгновение тишина. Потом судья спрашивает:

— Есть еще вопросы к потерпевшему? Нет вопросов? — И, посовещавшись с заседателями, говорит: — Объявляется перерыв на тридцать минут…