Парад планет

— Ну вот и хорошо, — говорю я, — хорошо, что все уладилось. А конфет мне не нужно, бабушка. Внукам раздайте…

— Как же вам не нужно, как же… Вы уж наше с дочкой спасибо примите… Он-то одумался потом, старый мой… Вернулся, значит, чемодан на место, теперь, говорит, по-хорошему жить будем…

— Тем более, — смеюсь я, — выходит, зря делили ваше имущество. Так что придется вам конфеты обратно нести… Бабушка, милая, заберите вы эти конфеты. Вы и так можете воспользоваться вашими правами… Это моя обязанность, бабушка, и ваше право! Пра-во! — кричу я ей. — И не надо меня благодарить!

Она кивает согласно, но смотрит издалека, из какого-то своего непостижимого, неподвластного мне мира. Я еще пытаюсь ей что-то объяснить, но старушка уже семенит к дверям, оставив конфеты на столе. А передо мной вырастает новая посетительница. Это женщина средних лет. Мы садимся за стол. Злополучную коробку с конфетами я небрежно бросаю на подоконник. Но от посетительницы не ускользает мой жест…

— Слушаю вас.

Поколебавшись, женщина начинает:

— Так вот, муж подал на развод. Я хочу взять адвоката. Чтобы исключить случайности. Какая должна быть версия в суде? Как вы понимаете, чтобы это было убедительно?..

— Версия? Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Версия чего?

— Не знаю уж чего, но чтобы он ко мне вернулся.

— Ну, наверно, наличие семьи, детей. Может, ваше собственное к нему чувство…

— Это, увы, отпадает. Чувство!

— Тогда зачем?

— Что — зачем?

— Зачем вам его удерживать?

— Странные вы вопросы задаете! — удивляется женщина. — Да он спутался, вы понимаете? Спутался! Она-то, конечно, рада стараться, щука эта, заглотила кусочек… А он-то, дурачок, ходит весь приподнятый, напевает под нос… Вдруг у него, скажите пожалуйста, голос прорезался!

— Вот и хорошо, — говорю я ей. — Запел человек, это уже прекрасно!..

Женщина смотрит на меня в крайнем изумлении.

— Нескромный вопрос. Вы сами замужняя?

— Нет. А что?

— Ничего.

В это мгновение в дверях появляется голова Руслана. Он осторожно заглядывает в помещение и, встретившись со мной взглядом, заговорщицки улыбается, подмигивает…

— Минуточку, гражданин, — говорю я ему, не теряя хладнокровия. — Вы его вернули… — Я пытаюсь продолжить разговор. — Что ж это за жизнь будет? Мучение? Он уж у вас не запоет, точно!

— Ясно. Как ваша фамилия?

— Пожалуйста. Межникова.

Женщина, бросив на меня последний, красноречивый взгляд, встает и направляется к выходу. А навстречу ей, приближаясь к моему столику с загадочным видом, уже идет Руслан.

— Садитесь, гражданин, — говорю я ему строго. — Слушаю вас.

На этот раз я пришла в тюрьму с твердыми и ясными — по крайней мере для меня самой — намерениями.

— Вот что, Костина. Давайте сразу условимся. Защищать вас я буду. Это не ваш и не мой личный вопрос. В процессах, где участвует прокурор, обязательно и участие защиты. Таков закон. А сейчас прошу вас отвечать на мои вопросы…

Она слушает покорно, потом вдруг спрашивает вполне дружелюбно:

— Ты кримплен на Арбате брала? Месяца два назад?

Я не нахожу, что ответить, зачем-то смотрю на свое платье. А она продолжает как ни в чем не бывало:

— А я все думаю: откуда мне твое лицо знакомо?.. Два дня уже мучаюсь. Ну смотри, память, а? В июне месяце это было, помнишь? Я себе только взяла, думала брючный сшить, да вот, видишь, не успела…

Таким образом, между нами вдруг, помимо моей воли, устанавливаются весьма короткие отношения. И она спрашивает:

— Ты сама-то с какого года?..

— Сорок восьмого, — отвечаю послушно.

— Ровесницы! А месяц?

— Октябрь.

— Ну ты подумай! — Она, кажется, искренне обрадована совпадением. — И я в октябре!

Мгновение мы молча смотрим друг на друга. Потом я говорю:

— Итак, вы с Федяевым находились до этого в каких-то пока неясных для меня отношениях. Где вы с ним познакомились? Когда?

— Что, отвечать на вопросы?

— Да. Отвечать.

— Познакомились? Давно. Уже лет семь, восьмой… Где? В Петровске.

— Вы что, оттуда сами?

— Да. Оттуда.

— А как в Москве оказались?

— Как. Оказались. Переехали.

— Вы или он?

— Я и он… Вместе. Он учиться хотел. Вот и переехали. Учиться…

Она смотрит на меня, словно размышляет, стоит ли рассказывать. И, видимо, решает, что все-таки стоит.

— Он тогда в армии служил. Через реку их полк стоял… На другом берегу. Придут человек десять в увольнение — я тогда тоже на почте работала, — кто посылку получать, кто за письмом, встанут возле стойки и давай на танцы приглашать или там в кино… А он — в сторонке сидит, книжку читает. Я его сразу приметила. — Вот она наконец и разговорилась. Впрочем, уже замолкла. Сидит задумавшись. — Ну а потом заболел. Я к нему, значит, — в госпиталь. Он вообще здоровьем не блещет, только с виду такой… Ну вот. Демобилизовался и — ко мне. Не то чтобы там жениться или что, между нами вообще тогда ничего и не было… так, можно сказать, дружба. Очень матери моей стеснялся… Ну а потом, значит, — в Москву да в Москву. Учиться… Он ведь, знаете вы или нет, не просто там способный такой… Он очень способный! Я ему репетитора наняла, доцента, так тот прямо удивлялся. С такой головой, говорит, в аспирантуру надо. Как в воду глядел!..