Парад скелетов

Команда никому не показалась странной, потому что время от времени на пробежках или марш-бросках такая или же команда «Газы!», вынуждающая задержать дыхание и надеть противогаз, подавалась. Выполнили и в этот раз. Все, кроме меня. Я же, резко взяв ускорение, приблизился к пакету, оттолкнулся двумя ногами, как волейболист перед сеткой, подпрыгнул и двумя руками подбросил тяжелый пакет так, чтобы он слетел с сука дерева, на котором висел. Слетел он, впрочем, вместе со сломанной веткой и упал в газон, за высокий бетонный бордюр. И в момент касания пакета поверхности земли прозвучал взрыв. Одновременно у меня в кармане завибрировала трубка…

* * *

…Я не испугался, увидев это лицо. В зеркало не смотрелся, что ли! По крайней мере, не вздрагиваю перед зеркалом уже давно. И вообще помню слова одного из своих школьных учителей о том, что красота — это только то, к чему мы привыкли. Если бы у человека в ходе эволюции нос вырос на затылке, а мой учитель был приверженцем теории эволюции, поскольку его коммунистическое вероисповедание не позволяло ему допускать возможности сотворения человека богом, то люди привыкли бы к этому и считали бы красивым.

Увидев свое лицо, отчетливо осознавал, что сейчас зеркала передо мной нет. И было оно почему-то маленьким и белым, словно мукой присыпанным. И смотрел я на него сверху вниз и как будто бы издалека, и не сразу понял почему. Но при этом видел и лужицу крови под своей головой. Кровь вытекала из двух рваных ран чуть выше лба, голова была запрокинута, и потому стекала кровь не на лицо, а через мои короткие волосы под голову. И своих солдат видел, которые надо мной склонились. И они мешали мне рассмотреть мое тело. Мне трудно было приблизиться, потому что я непривычно плохо координировал свои передвижения, не понимая еще, что со мной творится. Но не зря же говорят, что главная особенность любого спецназовца — это умение адаптироваться к любым обстоятельствам. А когда понял, что могу передвигаться, придвинулся к своему телу ближе и ужаснулся. Вся грудь моя была окровавлена, кровь била и пульсировала из многих ран, и солдатские руки прикладывали к ним тампоны из индивидуальных санитарных пакетов. Хорошо, что заставил солдат делать пробежку в полной боевой выкладке, то есть и со средствами санитарной поддержки. Хотя, скорее всего, разорванное осколками тело едва ли можно было спасти этими самыми средствами. И вдруг осознал с полной ясностью, что это тело-то мое, а не чье-то чужое, именно мое, такое знакомое и легко управляемое моим мозгом, моими инстинктами. Но тогда кто же я и почему не испытываю боли? Это все было выше понимания. Вспомнил все, что произошло, и снова почувствовал себя командиром взвода, ответственным за своих солдат, за их жизни. Именно мне доверили своих сыновей матери, и я перед ними ответственен. Снова отдалился, пользуясь своими новыми, неизвестно откуда взявшимися возможностями, и осмотрел все сверху: и дорогу, и свой хилый домишко с неухоженным огородом, и всех своих солдат. Понял, что команду «Ложись!» я дал вовремя. Солдаты залегли, я же в это время успел сбить с ветки дерева на землю взрывное устройство. Это солдат спасло. Если бы взрыв произошел так, как его планировали осуществить террористы, осколки накрыли бы даже лежащих солдат. Но я сбил этот пластиковый пакет в газон, за высокий бетонный бордюр. Бордюр разворотило, но осколки в солдат не попали, они пролетели над их головами. А если бы я сам успел залечь, меня тоже, может быть, не задело бы осколками. Спас бы бордюр. Откуда я мог знать, когда произойдет взрыв. Детонатор активизировался наверняка дистанционно или по таймеру, хотя второе маловероятно, потому что следовало знать, когда взвод будет пробегать мимо, а рассчитать это и точно выставить таймер крайне сложно. Мне не хватило каких-то долей секунды, чтобы выжить…

Так я сказал самому себе и только тогда понял, что меня уже нет, что я не выжил, потому что мне не хватило этих нескольких долей секунды, чтобы свалиться на дорогу плашмя и укрыться за бордюром. Там осталось мое растерзанное осколками тело, а я оказался где-то в стороне в роли наблюдателя. Это, наверное, моя душа. И как же мне было не догадаться об этом раньше? Считающему себя православным христианином, более того, грамотному человеку. О подобном писали и рассказывали люди, пережившие клиническую смерть. Наверное, все души переживают подобные моменты, и души верующих людей, и души неверующих, но воспоминания могут оставить только те, кто к жизни вернулся. Мне подобная участь, кажется, совершенно не грозила. Я видел свое тело. Если голова еще была относительно цела, пара осколков задела ее, скорее всего, по касательной, то тело изорвано, что называется, в лоскуты. Как человек, прошедший боевые действия и смерть уже повидавший, понимал, чем такие ранения грозят. Даже потеря крови способна убить раненого, не говоря уже о самих ранениях. Видимо, осколков мне, зависшему в момент взрыва в воздухе, досталось немало.