Парад теней

— Вы уже сделали все, что могли, — сказал Горбатов и, вдруг испугавшись, что Сырцов его неправильно поймет, без паузы пояснил: — Вы сделали все, что было нужно мне, вам, Гале… — Сказал, напрягся и вдруг заторопил, заторопил Сырцова, как засидевшегося гостя: — Идите, идите, Георгий!

Толкая Сырцова в спину, он довел его до выхода и с порога смотрел, как Сырцов, пристроив неупакованную картину на заднее сиденье, садился за руль джипа.

Сырцов включил зажигание и глянул на внутреннее зеркало заднего обзора. Две женщины в одном красном в три глаза укоризненно смотрели на него.

* * *

Кирилл Евгеньевич вошел в приемную, остановился, стараясь понять, куда он пришел, так до конца и не понял, невидяще посмотрел на Светлану и проследовал в свой или, точнее, в их с Галей кабинет. Светлана успела спросить у его спины:

— А где Георгий Петрович? Я все приготовила…

Но он, не ответив, прикрыл за собой роскошную тяжелую дверь. Постоял недолго посреди такого обжитого, такого уютного служебного обиталища, а потом, отодвинув стул, сел за круглый стол. Вновь обхватил руками голову, недолго постонал без слез и все-таки заплакал. Слезы капали на стол. Кирилл плакал и рассматривал выпуклые прозрачные маленькие лепешки на лакированной карельской березе.

В половине двенадцатого Горбатов вышел из кабинета и предупредил Светлану:

— Я буду через полтора часа.

В двенадцать Кирилл Евгеньевич своим ключом открыл дверь дома свиданий. Он задержался в прихожей, разглядывая себя в громадном зеркале, и увидел заплаканного слабака-интеллигента.

— Это ты, Кира? — раздалось звучное жизнелюбивое сопрано. — Дождалась наконец-то.

Он знал, откуда донесся этот голос. Горбатов пригладил волосы и решительно направился в спальню.

Галина ждала его в одной ночной рубашке. Она сидела на кровати, и темные соски ее огромных грудей в воинственном предвкушении торчали сквозь полупрозрачный шелк.

— Дождалась наконец-то, — повторила Галина, в томлении и в сладостной неге прикрыла глаза. — Иди ко мне, Кира. Иди!

Горбатов молча стоял у двери. Не женщина, которую он когда-то безвольно желал, не кустодиевская купчиха, как он ее когда-то любовно называл, — жаждущее чудовище сидело на кровати, страстно готовящееся поглотить его и, поглотив, раствориться в гнусно-похотливом экстазе.

— Почему ты сделала это? — тускло спросил он.

— Я еще не делала этого, — игриво и двусмысленно ответила она, не увидев еще его лица.

— Почему ты сделала это? Почему?! — взвыл он.

Галина открыла глаза и испугалась так, что под шелком пошла мелкой мурашкой.

— Что я сделала, Кира? — жалко осведомилась она, зная, что она сделала, и понимая, что он теперь тоже знает.

— Ты убила Даню, — сказал Кирилл Евгеньевич и покачнулся от накатившейся слабости. Чтобы не упасть, он побелевшими пальцами с синими ногтями вцепился в дверной косяк.

— Что ты говоришь, что ты говоришь, что ты говоришь… — повторяла Галина Васильевна, явно не зная, что говорить.

— Ты дала ему пистолет, из-за которого его убили!

— Кира, он сам попросил и я не могла ему отказать! — Она кричала.

— Ты ничего не сказала об этом мне!

— Он потребовал от меня клятвы, что я тебе ничего не скажу!

Галина Васильевна потихоньку успокаивалась: Кирилл полез в частности, а их она была готова объяснить. И вдруг он замолк. Он смотрел в пол, и его пошатывало.

— Тебе плохо, Кира? — тревожно спросила она и поднялась с кровати.

— Не подходи ко мне, — тихо попросил Горбатов.

Галина остановилась на полпути.

— Тебе же плохо, Кира.

Нет, он не запутался в частностях.

— Ты убила Даню. Почему ты сделала это?

Ярость безнадежности овладела ею. Галина рванула ворот рубашки — шелк издал тихую пулеметную очередь — и, обнаженными грудями вперед, пошла к нему.

— Ты — мой, только мой, и я никому тебя не отдам! — Она надвинулась на него как оползень, поглощая и прижимая к стене. Горбатов, в ужасе толкая ее слабой ладонью в подбородок, попытался отодвинуть ее от себя. Ему не удалось это.

— Ты — чудовище, — сказал Кирилл Евгеньевич и опустил руки, которые никогда уже не обнимут ее. То был конец всему.

Галина упала на колени, потом на бок и, прижимаясь щекой и его брюкам, просила:

— Убей меня, убей! — и ей казалось, что она просит искренне.

— Я не буду тебя убивать, Галя. Достаточно того, что ты убила Даню. Почему ты сделала это?

Голос Кирилла Евгеньевича был ровен, с машинными, компьютерными интонациями. Ничего не вернуть, ничего. Она, опершись о руку, полуприсела на ковре и тихо заговорила, будто про себя:

— Ты — единственное, что у меня есть. Ты — мой муж, ты — мой любовник, ты — мой сын, о котором надо постоянно заботиться, и в этом мое счастье. Ты — мой сын, но я не хотела, чтобы и ты имел сына. Мне нужен был ты, ты один.