А какой она была полгода тому назад! После вступительных подношений юбилейных букетов, оставшись на сцене только с аккомпанировавшей группой, Дарья взялась за любимое дело. Песни были разные: хорошие и, мягко говоря, похуже, с настоящими поэтическими текстами и на ужасающие до паранойи слова с бесконечными модными ныне убогими повторами, но все это было неважно. Важно и восхитительно то, что на эстраде была Дарья. Она не пела песни, она пела себя. Свой безудержный темперамент, свою счастливую ярость, свое неостановимое озорство и открытое, почти беззащитное кокетство. Свой маленький мир она делала громадным и дарила, дарила, дарила его всем, выплеснувшись до дна.
Когда в конце первого отделения на сцену полезли с поздравлениями коллеги, которые — каждый по отдельности- безудержно рвались к оригинальности в своем восхвалении Дарьи, Константин попросил Михаила Семеновича:
— Выключи пока, а, Миша?
— Надоело? — твердо зная, что это не так, предположила Дарья.
— Вот такой ты была, когда мы с тобой познакомились, — вспомнил Константин. — В жизни.
— А теперь все — туда. Только туда, — Даша легким кивком указала на продолжавший юбилейное безумство экран. Экран безумствовал потому, то Михаил Семенович и не думал выключать его. Пригревшись в кресле, он сладко спал, во сне расплывшись в блаженной улыбке. Нравилось ему Дашино искусство. Даша встала, подобрала с пола пульт, выпавший из ослабевшей руки поп-магната, и выключила телевизор.
— Ты — замечательная артистка, Даша, — убежденно сказал Константин.
— Певица, — поправила она, усаживаясь рядом.
— Певицы — в Большом театре, — не согласился он. — А ты — артистка. От первородного понятия арт — художество.
— Каким ты был, таким ты и остался, — максаковским голосом спела Даша и рассмеялась. — Но не орел степной и не казак лихой. Начитанный мальчик из интеллигентной семьи. Даже пятнадцать лет плебейского футбола этого мальчика выбить из тебя не смогли. Как папа с мамой, Костя?
— Ты же знаешь, они семь лет назад в Ялту переехали. Квартиру поменяли, я малость доплатил, и стали они владельцами шикарного дома по соседству с чеховской дачей. А теперь то воды нет, то электричества. И газа опять же.
— Вот ведь несчастные. А ты им вернуться не поможешь?
— Если бы не отцовская астма, разве они из Москвы уехали бы?
— У кого астма? — всполошенно спросил хриплым голосом проснувшийся Михаил Семенович.
— Ты спи, спи. Не у тебя, — успокоила его Даша.
— Да не хочу я спать! — возмутился Кобрин. — Выпьем, а?
— Если только посошок на дорожку, — без энтузиазма согласилась Даша, а Константин попросил у энергичного после краткого оздоровительного сна Мишани:
— Дай мне эту пленку на день. Переписать.
Михаил Семенович бурно подхватился, подскочил к видеомагнитофону, выщелкнул кассету и протянул ее Константину:
— Бери. Дарю. Такого говна у нас навалом.
— Чего, чего?! — грозно не поняла Даша.
— Навалом у нас кассет с записью твоих концертов, — поспешно поправился деловой Михаил Семенович. — А ты у нас одна, золотце наше!
— Доиграешься, Миша. Обижусь, — предупредила она. — Который час?
— Девять, — откликнулся первым продюсер. — Двадцать один ноль-ноль.
— Пора. — Даша встала и попросила Константина. — Поедем ко мне, Костя?
— Восстановление и скрепление по новой брачных уз! — возликовал Михаил Семенович.
— Балбес. Мне просто ужасно не хочется быть одной за городом.
— А где Берта Григорьевна? — удивился Михаил Семенович.
— Берта Григорьевна — баба. А Костя — мужик, защитник.
— Сирых и обездоленных, — дополнил Константин и согласился: — Поехали, Даша.
— Я вас провожу. Самолично довезу. Развеяться мне надо.
— За рулем? — с опаской осведомился Константин.
— Да ты что? Я за баранкой лет пять как не сижу, — с гордостью сообщил продюсер.
Ехали через центр. По опустевшим к ночи московским улицам катить одно удовольствие. Редко задерживаясь на светофорах, «линкольн» по Комсомольскому, по набережной, по бульварам выкатил к Сретенке и, миновав проспект Мира, набрал приличную скорость. Настоящая Москва кончилась, и в поздних сумерках смотреть было не на что. Поэтому и заговорили. До разговора было время подумать, и Константин спросил всерьез:
— Сколько у тебя подопечных, Миша, в раскрутке?
— Что считать раскруткой, — оживленно обернул ся к нему Михаил Семенович. — Раскручиваю ли я Дарью? Ее уже года четыре, как раскручивать нет необходимости. — С ходу пошутил: — Ее скоро скручивать придется! — И быстро, чтобы не перебили: — А раскручиваю я молодых — Владлена, Олега Хазарцева, Марфу, Элеонору Белл и Петра Заева.
— Все на слуху, — понял Константин. — Вполне возможно продолжение фокусов.
— Ты о чем?
— Да все о том же, Мишаня. Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять.
— Типун тебе на язык! — злобно пожелал встревожившийся Кобрин.
Миновали Мытищи, поворот на Калининград, мост над Ярославкой и свернули направо. Королевское хозяйство, переезд через пути, еще направо и вскоре налево. Мост через Клязьму, Старые Горки…