Парад теней

— Моего покойного отца, — уточнила Галина, с энергией деловой женщины пожимая сырцовскую расслабленную ладонь. — Я услышала легкий крик и, извините, ворвалась к вам без предупреждения. Кирилл в последнее время излишне чувствителен. В таком состоянии он может быть бестактен. Он не обидел вас, Георгий Петрович?

— Во всяком случае, я не почувствовал обиды, — вежливо ответил Сырцов и посмотрел на Горбатова. Тот объяснил:

— Георгий Петрович вознамерился купить кое-что из Даниных работ. Ну и я излишне погорячился.

— Во всем виновата я, — самокритично объявила Галина Васильевна. — Это я уговорила Кирилла Евгеньевича устроить выставку работ его брата.

— Замечательная выставка, — поспешно заверил всех Сырцов.

— Замечательная, — согласилась Галина. — Но наша галерея ко всему прочему еще и коммерческое предприятие, и мне следовало б предполагать возможность подобных инцидентов.

Сырцов виновато улыбнулся и сдался.

— На нет и суда нет. Извините за беспокойство.

— Давно интересуетесь живописью, Георгий Петрович? — быстро спросила Галина Васильевна, задерживая его.

— Да как вам сказать, — слегка призадумался Сырцов. — С тех пор, как полюбил и стал немного понимать.

— Прошу извинить меня за ненужную резкость, — решил попросить прощения Горбатов, завершая разговор.

— Всего вам хорошего, — все понял Сырцов, кивком обозначив общий поклон, прошагал к двери и прикрыл ее за собой.

Галина подошла к Кириллу, погладила его по щеке, поцеловала поглаженное место и сообщила на ухо:

— Сырцов — сыщик, Кира.

— Чей? — задал точный вопрос Горбатов.

— Вот это и надо нам узнать.

— А зачем? У нас — Андрей Альбертович, у кого-то — Сырцов. Пусть себе оба и ищут.

— Андрей ищет виновников гибели Дани. А что ищет Сырцов?

— Нам-то не все ли равно?

— Не знаю. Но он — очень хороший сыщик, Кира.

— Что же тогда искал очень хороший сыщик в нашей галерее?

— Я спугнула его. Он, видимо, хотел тебя раскрутить самую малость.

— Ничего не понимаю! — признался Кирилл.

— И я. Вот это, пожалуй, самое неприятное.

Он притянул ее к себе, обнял, сказал жалеючи и себя, и ее:

— Давай не будем сегодня о неприятном. — И с щенячьей лаской нежно укусил ее за мочку уха. Она, догадавшись, покорно и с радостью согласилась:

— Давай.

* * *

Сырцов вырвал Ксению из цепких рук Деда и Лидии Сергеевны только после изнурительного и громкого до крика словесного боя: экзамены, видите ли, у девочки на носу. До экзаменов почти полтора месяца, и любой уважающий себя студент в это время и думать не думает о далеких, теряющихся в дымке беспечных и бесчисленных дней июньских неприятностях. Сырцов напомнил пожилой паре о том, что и они когда-то начинали готовиться к экзаменам никак не ранее чем за три дня до сдачи.

Пристыженные Смирновы-Болошевы весело взгрустнули, вспомнив небезгрешную свою молодость, и, поломавшись еще немного, согласились на совместный вояж Сырцова и Ксении.

Самолет был изношенный: пока взлетали, все поскрипывал да попискивал. Взлетел, наконец, и набрал высоту. Сырцов разевал рот, выдыхал через нос, зажимая ноздри: приводил в порядок заложенные уши. Ксения расстегнула засаленный брезентовый ремень безопасности, посмотрела на Сырцова и оценила выразительную мимику:

— Кривляешься, как доктор Угол.

— Я значительно красивее Угольникова, — важно объявил справившийся со своими барабанными перепонками Сырцов. — Кстати, все забываю тебя спросить: как там Люба?

— Все забываешь, значит? — насмешливо переспросила Ксения.

— Ну ладно, ладно. Пусть будет так: не решаюсь.

Полуторагодичный роман Сырцова с лучшей подругой Ксении Любой внезапно и без особых предупреждений кончился три месяца тому назад. Никому ничего не объяснив, Люба решительно бросила красавца Сырцова и вышла замуж за серьезного, умного и хилого своего однокурсника.

— Люба счастлива, — злорадно сообщила Ксения.

— Дай-то бог, дай-то бог!

— Думаешь, что она еще пожалеет?

— Да не думаю, не думаю, — рассердился он. — Просто никак понять не могу: почему?

— Дурацкий, я бы сказала, совковый вопрос. Почему меня не кормят? Почему меня не поят? Почему меня не любят? По кочану и капустной кочерыжке.

— Грубо, — грустно констатировал он.

— Зато правильно. Ваш с Любой роман, — Ксения посерьезнела, — Жора, был слишком жизнерадостен и игрив, чтобы стать настоящей любовью.

— Настоящая любовь — это страдать, стенать и слезы с соплями распускать?

— Настоящая любовь — это все: восторг, отчаяние, секундное счастье, ночная сердечная боль, ревность, ссоры, примирения. А у вас только одно и было: безудержная радость игры в чем угодно: в отношениях, в общении, в развеселом словесном фехтовании, в сексе.

— Много ты про секс понимаешь!

Она пренебрежительно отмахнулась от него ладошкой и завершила монолог:

— Вы и в постели были не любовниками, а приятелями, по возможности доставлявшими себе простое и необходимое удовольствие, которое можно в крайнем случае получить и с другим партнером. Вы не были единственными друг для друга. Вот и все, Жора.