Парадиз

Дома Дебольский чувствовал себя спокойно и уютно. Наташка что-то рассказывала про работу, вкусно кормила. Он бездумно кивал, делая вид, что слушает, с легким самодовольством отмечая на границе сознания, что Наташка еще красавица: томные глаза, пышная шапочка волос, в которые так приятно зарыться носом, продыхиваясь после секса, тонкая, несмотря ни на что, талия и большая, не очень упругая, но все еще держащая форму грудь.

Жена привычно сновала по квартире, по кухне, обеспечивая вот тот самый быт и уют, который Дебольский так ценил. Создавая ему тыл спокойствия за гранью повседневного мира.

Только тут он заметил, что Наташка уже давно что-то говорит, а он сидит, развалившись на кухонном диване и не слушает.

Почему-то всегда так получалось: она начинала что-то рассказывать, и ему было интересно, а потом Дебольский ловил себя на том, что мысли уже как-то расползлись, думает он о чем-то своем, и слова жены давно уже не доходят до сознания. Иногда она его одергивала и обижалась, но чаще предпочитала махнуть рукой. У всех свои недостатки: Дебольского, к примеру, раздражала манера жены выспрашивать все и обо всем, но он же молчал. А если та слишком донимала расспросами, предпочитал попросту уйти от разговора. За тринадцать лет брака Дебольский ни разу не усомнился: именно Наташку он должен был выбрать на роль жены.

Уже лежа в постели, Дебольский притянул ее к себе, притиснулся сзади, привычно обхватил руками теплое, вроде даже почти стройное тело. Рука прижалась к большой мягкой груди, он уткнулся в Наташкин затылок, вдохнул чуть сладковатый запах волос и почувствовал, что засыпает. Сегодня ему от жены ничего не было нужно, но такая поза была уже настолько привычной, что никак иначе он и не представлял себе первых минут в дреме.

[1] Авессалом Владимирович ИЗНУРЕНКОВ — персонаж И. Ильфа и Е. Петрова.

[2] Варвара — жена Васисуалия Лоханкина — персонаж И. Ильфа и Е. Петрова.

4

Вторник встретил неожиданным потеплением: ярким, режущим глаз солнцем и журчавшими под ногами ручейками первого талого снега. Отчего ноги у Дебольского промокли еще до того, как он успел дойти до стоянки. Впрочем, при такой погоде, когда уже почти пришла весна, это даже не почувствовалось.

На работу он снова опоздал.

Машина, будто по закону подлости прекрасно ведшая себя вчерашним вечером, когда он никуда не спешил, сегодня стояла как мертвая и даже не думала заводиться. Все же пора было от нее избавляться. В контору Дебольский влетел уже злой и раздраженный, совсем не в том радостном расположении духа, в котором встречал у подъезда первый весенний ветерок.

Сигизмундыч был на месте — вызвал в кабинет и полчаса орал как на пацана, отчитывал и потрясал распечатанными планами. Грозился лишить премии. Но это, скорее всего, было пустое.

По молодости, когда Дебольский только пришел в контору, не имея за спиной никаких особенных достижений, а только пару относительно приличных рекомендаций с предыдущих мест, Сигизмундыча он боялся и трепетал. Тот всем сотрудникам — в первые пять лет работы, а дольше здесь мало кто и выдерживал, — казался исчадием ада и сыном Сатаны. Маленький, с фигурой фюрера и огромным на таком фоне фирменным значком, Сигизмундыч был воплощением офисного тирана. Своими нотациями и несправедливыми выволочками он мог довести до слез кого угодно, даже здоровых мужиков старше себя. К этому у Сигизмундыча был особый талант.

Который особенно ярко блистал на собеседованиях. Самых ТОПов шеф всегда беседовал сам, и в конторе за таким шоу любили понаблюдать.

— Ну что, сколько набрали-то? — спросил Дебольский у Попова, едва выйдя из начальского кабинета. Выволочки Сигизмундыча на нем отражались меньше, чем на других. Девочки в таких случаях бежали сначала в туалет — плакать, потом в нижнее фойе — брать шоколадку из автомата и успокаивать нервы. Волков скукоживался, пламенел ушами и целые сутки, а то и двое, сидел, не поднимая глаз от стола, рьяно выполняя какую-то никому не известную работу. Попов бледнел и трясущимися руками клал валидол под язык (но он вообще всего боялся). Как реагировал Антон-сан, никто толком не знал: его не за что было «выволачивать».

И только Дебольский, работавший в отделе почти столько же, сколько и сам Сигизмундыч, относился к шефу с философским спокойствием. Собака лает, караван идет.

— Троих, — тонко полушепотом ответил Попов, будто это на него сейчас орали так, что стены тряслись, и протянул аккуратно всунутые в файл распечатки резюме. — Ну, кроме… — и замялся, застеснялся как девица на выданье.

Дебольский равнодушно принял бумаги и подумал, что только Попов мог засовывать в файл листы только для того, чтобы передать их с одного стола на другой. А чего еще ждать от человека, который краснеет при мысли, что вакантные места могут раздавать за заслуги, полученные междуножной трудотерапией.