Блокнот Кирен был наготове и её рука постоянно двигалась по нему, оставляя её острые письмена, пока она записывала их разговор для пользы матроны. Киндри представил, как испачканные чернилами пальцы Тришен дергаются через лист, принимая сообщение Кирен.
— Где она сейчас?
— Тётя Тришен? Вернулась в Женские Залы Готрегора. К моему удивлению, Торисен позволил всем леди приехать обратно. Ведя с ним дела в прошлом, они были не слишком тактичны. Я слышала, что Матрона Адирайна даже попыталась подсунуть ему афродизиак.
— Что?
При виде его потрясённого лица Кирен рассмеялась. — О, не для себя, конечно. Но я повторяю: где ты это взял?
— На дне рюкзака, который дала мне Джейм, чтобы нести. кое-что ещё.
Киндри всё ещё никому не рассказывал о контракте, опасаясь следующего вопроса: А кем был твой отец? Он и сам ещё не привык к мысли о Герридоне как о своём родителе — Трое, да и кто бы мог? Он, Джейм и Торисен, все они были детьми легенды и кошмара. И он едва мог подумать о том, что бы сказали все остальные, узнав об их родословной.
— Я не думаю, что моя кузина вообще помнит, что этот клочок там был, — добавил он. — А где она его нашла, я не знаю.
Кирен нацарапала ответ Киндри, потом приостановилась, ожидая отзыва Тришен. Это заняло несколько минут, а затем её рука снова задвигалась, оставляя ровные, округлые буквы.
- `Узелковый код — это глубокий внутренний секрет Женского Мира,' — прочитала она. — `Мы используем его, чтобы общаться, сестрица[60]
с сестрицей. Я не хочу его предавать, за исключением той девушки Норф, которой следует знать, что говорится в записке. Похоже на то, что это фрагмент письма от Кинци Острый Взгляд к Адирайне, вышитый в ночь Резни.'Зола принялась хрипло напевать:
Киндри поёжился.
Солнце село, оставляя небо в огне — полосы оранжевого, тлеющего красного, желтого как придушенный крик, безмолвное всесожжение в вышине. Со времени прошлогоднего вулканического извержения вечернее небо было угрожающе эффектным.
Киндри прекрасно знал, что Зола его внимательно рассматривает. Горящий закат предавал открытой четверти лица певицы почти что розовый оттенок, но в то же время подчёркивал разрушения смерти. Он с трудом подавил инстинктивное желание произнести пирическую руну. То, где ходила Зола, среди живых или мёртвых, было её собственным выбором. Другое дело, насколько мудрым было то, что Яраны этому потворствовали.
— Ты её видел. не так ли? Свою мать. В Лунном Саду.
Её хриплый, прерывистый голос заскрёб по его нервам, как и воспоминания. Эта штука, сплетённая из шнуров посмертного знамени, оживленная чувством голода, что, раскачиваясь, двигается прямо на него -
-. приди. мой.
— изрекая эти ужасные, безумные призывы, вернуться обратно в изношенное лоно, чтобы заполнить мучительно болящую пустоту внутри.
Неужели я создал это своим рождением? Моя ли это вина?
Столько лет размышлять, как выглядела его мать, и в итоге увидеть её в таком виде.
— Что. ты почувствовал?
Ужас, жалость, горе. А потом грянуло наводнение, смывая бедные останки прочь.
— Мог ли я её спасти? И осталось ли там хоть что-нибудь, чтобы спасать?
— Очень мало. Даже с именем. забытая душа истончается. Я видела, как она бродит. по Серым Землям. не больше, чем порыв ветра. Отпусти её.
Рука Кирен продолжала двигаться, по мере того, как Тришен переводила для неё записку. — `Неужели со смерти Герранта и в самом деле прошло двенадцать лет? Ты. ' должно быть, Адирайна. `была крайне раздражена тем, что я не хотела рассказывать. ' — Записка полна дыр. Это одна из них. А часть вообще оторвана. — `. практически ничего о том, что случилось в зале посмертных знамён, перед тем, как многие из них сгорели дотла.'