Парадокс Ферми

Перед глазами били крылышками светлячки, в желудке, как всегда после перебора с триноплёй, ворочалась угловатая тяжесть, зато как легко было у него на душе!

В кои-то веки…

Брагин. Встреча со Щеповым

Ночь, опустившаяся на Санкт-Петербург, даром что не летняя белая, а стылая осенняя, была хороша. Уже тем, что хотя бы не моросил, порываясь замерзать на асфальте, ледяной питерский дождь. Брагин ехал по Московскому проспекту прямо на юг, где в холодном небе висела полная луна. В этот поздний час светофоры мигали жёлтым, не было ни пробок, ни гаишников, кати себе спокойно по главной дороге. Брагин только что вручил покупателю пригнанный аж из Челябинска микроавтобус, забрал «Синеглазку» и ехал домой, временно чувствуя себя богатеем.

«Синеглазка» была пронзительно-синим автомобилем «Рено-Логан», что интересно, ничем пока своё едкое прозвище не подтвердившим.[36] А что, бежит себе машинка, урчит мотором, везёт хозяина в родимую коммуналку. Да, бюджетная, маломощная, лишена престижа и наворотов. Зато, может, не украдут.

У Московских ворот Брагин вздрогнул, спохватился, по многолетней привычке сунул руку в карман — проверить, как там мамино колечко, — и в итоге чуть не прозевал человека, «голосовавшего» на тротуаре. Когда-то, в первые годы на гражданке, Брагин от безнадёжности подрабатывал частным извозом; рефлекс сработал — он остановил машину и сдал немного назад.

Мужчина был хорошо одет, в меру пьян и по-спартански лаконичен:

— В Пушкин, через кондитерский и цветочный. Отвечаю Франклином.

Он производил забавное впечатление — мягкотелый офисный суслик, преисполненный бесшабашной вседозволенности. Ни дать ни взять, мелкий нувориш, собравшийся в ночь глухую по бабам.

— Да не вопрос, — улыбнулся ему Брагин. — Сделаем в лучшем виде.

И плавно, но так, что «Синеглазка» напористо заворчала, взял старт. Мысленно он уже прикидывал, до какого часа работал знакомый кондитерский около его дома и светился ли по ночам цветочный ларёк у метро… когда в зеркало заднего вида вплыли ксеноновые фары и бронированный, деревья в лесу раздвигать, кенгурятник «Лендкрузера». Легко догнав маленькую машину, тяжёлый джип принялся теснить её к поребрику, нещадно ревя гудком и явно предлагая дать по тормозам. Отказаться было невозможно, да Брагин и не стал.

— Вы не против, если мы остановимся минут на пять? — вежливо спросил он пассажира. — А то, я вижу, товарищи чего-то очень срочно хотят…

На самом деле он примерно представлял, что было нужно товарищам, и загодя прислушался к знакомой тяжести в правом кармане куртки: «Ну как ты там, дружок? Похоже, скоро твой выход…»

— Да что вы, пожалуйста, — рассмеялся пассажир. — Я не очень спешу.

Суслик и есть, решил про себя Брагин. Притом во хмелю. Сейчас устроится поудобнее, пригреется да небось ещё и заснёт…

Из высокого джипа между тем выпрыгнули трое — наглый крепыш-водила и двое пассажиров, один с ножом, другой с бейсбольной битой. Судя по всему, расклад намечался такой: водила будет разговаривать разговоры, второй резать покрышки, ну а третий, в зависимости от обстоятельств, крушить то ли Брагина, толи «Синеглазку». В таком ключе и началось.

— Ты что же это, сучий потрох, на нашей земле бомбишь, а в общак не засылаешь? — сделал пальцы веером рулевой, и рожа у него стала как у питбуля,[37] выпущенного на ринг. — Ответишь двадцатью косарями, а нет — ключи от лайбы отдашь. Да ещё на четыре кости поставим…

В сиплом голосе звучала полная уверенность в своём праве. Да, это его земля, да, это он здесь хозяин. Потому как закон — не в бумажной теории, а на практике — у нас один: кто смел, тот и съел.

— Ребята, я же что, не надо, ребята… — Брагин столько раз видел страх, что изобразить его не составило большого труда. — Вот, всё возьмите, всё, что…

С этими словами он сунул руку в карман и извлёк ту самую тяжесть — внушительный, размером с голубиное яйцо, шарик от какого-то гигантского подшипника. Миг — и кроссовка Брагина в поддевающем ударе впечаталась рулевому в пах, а рука в лучших традициях заокеанского бейсбола послала шарик тому, что с битой. Вот только бейсболистом тот не был и на подачу не среагировал, а зря. Тяжёленький шарик угодил точно в лоб. Вначале об асфальт звонко цокнула упавшая бита, потом глухо стукнули колени, и наконец с похоронным шмяком сплющился фейс. Сразу чувствовалось — надолго. А вот рулевой падать не торопился, лишь скрючился в три погибели и, зажимая ушибленное место ладонями, вполголоса тянул одну непрерывную ноту:

— Ты! Это! Сука!.. А ну стоять! А ну бояться!..

Интонация и внешний вид деятеля с ножом выдавали близость истерики, и Брагин испугался уже по-настоящему. Как бы олух не дёрнулся, не проколол колесо!.. Менять его непосредственно на поле сражения ох не хотелось… Требовалось немедленно разрядить обстановку, что Брагин весьма коварно и сделал.

— Ты, растакую мать! — заорал он и сделал резкий шаг в направлении супостата. — Пасть закрой!