Парадокс и контрпарадокс. Новая модель терапии семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие

Все до сих пор описанные терапевтические вмешательства носили активный и предписательный характер. Опыт, однако, показывает нам, что в терапевтическом арсенале необходимо должно присутствовать также воздействие противоположного и, как мы увидим ниже, парадоксального характера – заявление терапевтов о своем бессилии.

Мы видели, что у одних семей терапевтические воздействия вызывают прогрессивные изменения, в то время как другие, вначале, казалось бы, совершенно потрясенные, приходят на следующий сеанс абсолютно без следов каких-либо изменений и, более того, еще сильнее прежнего погруженные в семейную игру. Они дисквалифицировали или "забыли" комментарии терапевтов или же им удалось найти какой-то иной способ избежать воздействия, вроде бы достаточно четко направленного. Неудовлетворенные терапевты с усиленным рвением изобретают все более мощные способы вмешательства, которые семья благополучно продолжает дисквалифицировать.

Так возникает бесконечная игра, причем невозможно понять: то ли семья вовлекла терапевтов в это симметричное взаимодействие, в котором обе стороны усиливают свое сопротивление друг другу, то ли виной всему усердие или спесь самих терапевтов.

В этих обстоятельствах, когда настаивать на своем означает лишь наращивать противостояние, терапевтам остается лишь одно – изменить свою позицию в отношениях с семьей, точнее, переопределить эти отношения, честно заявив о своей беспомощности. Важно, однако, чтобы этим заявлением они не обвиняли семью, иначе вновь не получится ничего, кроме отчаянной и жалкой попытки утвердить свое "превосходство". Поэтому терапевтам необходимо не только детально проработать само содержание заявления, но и, что не менее важно, контролировать свою невербальную установку, в которой могут легко проявиться раздражение, ирония или обвинение.

По сути, мы сообщаем семье, что, несмотря на ее готовность к сотрудничеству и всяческую помощь в достижении взаимопонимания, мы находимся в замешательстве, не представляем себе ясно, что можем сделать для нее, и даже обсуждение в терапевтической команде ничего для нас не прояснило. При этом мы не должны быть ни индифферентны, ни чрезмерно драматичны; мы должны выглядеть просто как люди, которым не слишком приятно признавать свою неспособность сделать то, о чем их попросили.

Делая свое заявление, мы внимательно наблюдаем за реакциями членов семьи. Закончив его, мы выдерживаем напряженную паузу, затем назначаем дату следующего сеанса и забираем свой гонорар.

Поведение такого рода неизменно производит большое впечатление на семьи, привыкшие получать в конце каждого сеанса комментарий или предписание. Первая реакция – всегда изумление; затем семья нередко впадает в сильное беспокойство и начинает просить о помощи. Страх потерять "противников" заставляет семью что-то предпринять для продолжения игры – "но… что же с нами, что нам делать?" – и зачастую даже доводит ее до великодушных самообвинений: "Но, может быть, все это наша вина?"

На этот вопрос терапевты, исходя из своей новой позиции беспомощности, ответа не имеют. Мы действительно не знаем, что сказать. Мы просто повторяем дату следующего сеанса, не добавляя, однако, что надеемся на поворот к лучшему в следующий раз. Будущее, разумеется, остается неясным: семья уже видит Дамоклов меч, висящий над их будущим. А что, если станет еще хуже?…

Дата осуществления этого маневра, как и любых других терапевтических воздействий, имеет фундаментальное значение. Она не должна быть преждевременной. По нашему опыту, правильный момент наступает тогда, когда сердитое упрямство терапевтов уверенно свидетельствует об эскалации противостояния, а семья, со своей стороны, занимается упорной дисквалифицикацией. Такое происходит чаще всего после того, как терапевтическое вмешательство нарушило стабильность семейного status quo. В этих случаях серия более или менее косвенных дисквалификации не может полностью скрыть от терапевтов определенные, зависящие от типа семьи предвестники изменений, испугавшие семью и заставившие ее реагировать таким образом. Именно в этот момент терапевты должны не поддаться соблазну дальнейшего наступления. Это подходящий момент для того, чтобы, наоборот, заявить о своем бессилии.

Данный шаг преследует две цели. О первой уже сказано: это прекращение симметричной игры, захватившей как семью, так и терапевтов. Вторая, столь же важная, обсуждалась в главе о позитивной коннотации: терапевты должны избегать агрессивной позиции инициаторов перемен, иначе семья будет защищать свой status quo до последнего.

Эффективность данного вмешательства обусловлена тем, что она парадоксальна, причем на нескольких уровнях. Объявляя себя растерянными и неспособными принять решение о дальнейших действиях, терапевты тем самым делают достаточно много: переопределяют как дополнительную свою позицию во взаимоотношениях с пациентами, которая до того была симметричной.