Парадокс Ромео

– Ага! Ты-то мне и нужен! – решительно вышел он на лестничную клетку, не пуская в квартиру. – Как ты мог так поступить? Сева! Вы же друзья!

Всеволод поморщился, с тоской глядя на небольшую щель между дверью и косяком.

– Я хочу побеседовать с Леликом, – с трудом выговорил он.

– Не надо с ним сейчас разговаривать! – Отец ладонью нажал на дверь, убирая щель. – Он страдает. Ты не представляешь, как он страдает! Ты был его лучшим другом. Он всегда хотел быть похожим на тебя. А теперь? Теперь – что?

Всеволод молчал. Это все Нина со своими истериками. Хотя, если бы Всеволод пришел с девочками, дверь не была бы закрыта. Но и поговорить им не удалось бы. Ну, почему нельзя все просто решить, не включая эмоции?

– Я могу все объяснить. Можно мне поговорить с Алексеем?

– Не надо, ничего не надо! – замахал руками отец. И вдруг исчез за дверью, на полуслове обрывая разговор.

Всеволод не спеша спустился на один лестничный пролет. За окном шел дождь. Он уже был не таким сильным и безысходным. Так, изморось. Со снегом.

На телефоне сбросил очередной звонок Нины и сам набрал номер. Как только произошло соединение, быстро произнес:

– Спустись на улицу. Я буду около подъезда.

И дал отбой.

Свой ход он сделал. У противника на размышления час.

Двор был темен и глух, это рождало умиротворение. От мусорных бачков несло гнилью, и Всеволод отошел, чтобы запахи не мешали думать.

Конечно, он понимал, что происходило. Понимал, что окружающие от него хотят вполне конкретных действий, но не собирался поступаться своими принципами. Если он начнет у всех просить прощения, то признается в своей вине. А значит, это действительно будет происшествие, после которого в Камбоджу его не возьмут. И это было несправедливо. Очень несправедливо. Каждый шаг отчеканивал слог: «Не-спра-ве-дли-во».

Звонок. Лелик все-таки вышел. Он ищет его.

Всеволод достал телефон, глянул на экран – это опять была Нина.

– Эй, пацан!

После светлого экрана темнота двора казалась абсолютной.

– Время не подскажешь?

Всеволод опустил глаза к телефону, чтобы ответить. Подошедших он так и не разглядел.

– Боже мой! Ну, почему ты пошел один? Я сейчас же звоню в полицию! Вызываю «Скорую». Ушибы надо зафиксировать.

– Мама! Хватит!

Наклоняться было тяжело. В голове начинало болезненно пульсировать. Вывихнутая рука гудела, рождая нехорошее желание ее отрезать. Зудел отбитый при падении бок. Они просто ударили и отобрали телефон. Денег не было, сто рублей – если вдруг понадобится куда-нибудь поехать – не считаются. Ну, и еще перепачкался он здорово. Куртку можно выбрасывать.

– Почему ты не дождался девочек? Они побежали за тобой! Ты говорил с Леликом? Что он сказал? А! – вскинула руку к губам мама. – Это он тебе так отомстил? Вы подрались?

– Мама!

Надо было разуться, но сил на это не осталось.

– Я поняла, – гробовым голосом сообщила мама, – он подослал своих дружков. Боже мой! Как хорошо, что вы больше не общаетесь!

Она присела, расшнуровывая ботинки сына.

– Мама! – вырвался из ее рук Всеволод. – Дай мне все сделать самому!

Он ушел в комнату с сильным желанием хлопнуть дверью. Но у них так было не принято. Пришлось ждать, когда мать, возмущенная его поступком, сама уйдет. Запиликали сигналы вызова. Она звонила отцу.

Всеволод, кривясь и шипя сквозь зубы, опустился на кровать. Больше всего волновала рука. Завтра занятие по музыке. С переломом он там наиграет. И даже ушиб не позволит нормально играть! Удачненько это он сходил. Зато теперь можно никому ничего не говорить и не доказывать. Пока все заживет, пока сойдут синяки.

Боль в голове накатила, разлилась. За закрытыми глазами прыгали всполохи, взрывался фейерверк.

«Как жаль, что у человека нет кнопки выключения. Хотя бы на время», – успел подумать Всеволод и уснул.

Вокруг снова было темно. За окном шуршало. Все еще шел дождь. Или это уже падал снег?

Кресло около стола скрипнуло.

– Папа! – прошептал Всеволод.

– Я был сегодня в гимназии, говорил с Романом Сергеевичем…

Лица отца не видно, но легко можно представить, как он сидит, как смотрит, слегка наклонив голову, как положил на подлокотники руки. Сидит покойно, уверенно.

– Зачем?

Собственный голос рождал неприятную боль в голове. Она холодными осколками рассыпалась по телу, иголками отзывалась то в руке, то в боку, то возвращалась обратно в затылок.

– Я так понял, что никто не в курсе, что произошло, – тихо произнес отец. – Я уже договорился с Павлом Семеновичем, он отдаст списанный лабораторный телескоп. Его привезут, как только появится машина.

– Папа! Зачем? – Шевелиться тоже было больно. Всеволод представил себя пешкой, сбитой резвым наскоком коня. И лежит эта пешка на боку и не может встать.

Кресло застонало. Пришедшая за этим тишина показалась зримой. Она превратилась в мягкий мармелад, еще тягучий, свежеприготовленный. Он залеплял уши, рот, нос. Он норовил задушить.

Надо вырываться. Надо идти ферзем. Бездействие губительно. Необходимо движение!

– Мать верно говорит: это Лелик подстроил?

– Папа! Прекрати! – От крика голова раскололась надвое. – Это случайность.