Парадоксы Младшего Патриарха

— Со стены стреляли, — ответил я. — Сверху.

— Рану покажи, — потребовал Тхиа, и я безропотно повернулся к нему спиной.

— Длинная, но неглубокая, — заключил Тхиа, задрав рубашку. — Сейчас сладим.

— Туго не бинтуй, — попросил я.

— А я и не стану бинтовать. Смажу просто своим зельем, чтобы кровь остановить, и все. Повязка тебе помешает.

Лаан глядел на нас во все глаза. Ну да — по его разумению, меня следовало туго-натуго перевязать, а после уложить в постель. Будь я его вассалом, а не он моим, так бы тому и быть. Ручаюсь, он бы и ложе соорудить исхитрился.

Хорошо, что я не его вассал.

— Чем тебя так? — спросил он, стараясь не глядеть на манипуляции Тхиа.

Я показал стрелу. Широкое полукружие наконечника, острого, как отточенная бритва, блеснуло в полумраке. Тхиа коротко взглянул на него и хмыкнул.

— Знаешь, что говаривал батюшкин эконом об этих стрелах? — вопросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Очень практичная вещь. Очень. Чем тебя убили, тем тебе и могилу копать будут.

Шутник, однако, эконом Майонов. Впрочем, ему иначе и нельзя. Всю жизнь иметь дело с чужими деньгами, не обладая чувством юмора — этак и сбеситься недолго. Шутник.

И пусть его. Беда в том, что мнение свое о стрелах-лопатках, среди воинов именуемых «рассекающими», господин эконом мог иметь в одном и только одном случае.

— Из ваших припасов стрела? — поинтересовался я, чтобы проверить догадку.

— Из наших, — кивнул Тхиа. — Для выстрела сверху куда как подходящая штука. Знаешь, если бы этот стрелок в тебя попал...

— Довольно и того, что он нас обнаружил, — возразил я. — По крайности, меня.

— Нас, — уверенно возразил Тхиа. — Слишком уж он быстро выстрелил. Значит, был готов. Ждал. Не тебя заметили, а нас, и не теперь, а раньше. И караулили у всех выходов — вдруг мы снова покажемся.

— Тогда нас приметили по обратной дороге в замок, — предположил я. — Иначе раньше бы и стреляли.

— Послушай, — оживился Тхиа. — Тогда еще не все потеряно! Никто не видел, как мы выходили наружу в первый раз... а мало ли кто может пролезть в замок извне. Это не нас поджидали! Не Майона Тхиа и Шенно Дайра Кинтара! Ждали лазутчиков, которым рано или поздно придется из замка выйти!

— А тогда нам самое время бегом бежать в спальные покои! — подхватил я. — Если повезет, успеем.

— Правда твоя, — бросил Тхиа уже на ходу. — Лаана в твоей спальне спрячем, там постель помассивнее.

Лаан не сказал ничего. Только молча зубы стиснул да прибавил шагу. Сильный он человек — не выругался, не вздохнул даже. Я бы так не смог. Когда ему совсем было удалось вырваться, сбросить цепи, обрести союзников, когда казалось, что всего-то и осталось сделать шаг-другой, судьба с немыслимой жестокостью посмеялась нам ним. Желанная воля обманчивым промельком возникла из ниоткуда — и скрылась в никуда. В нелепую мешанину чужих обрывочных надежд и ненужных ему замыслов.

— Тебя куда понесло? — окликнул меня Тхиа: оказывается, я, призадумавшись, опередил Тхиа и пропустил поворот.

Я остановился и виновато оглянулся на него.

— Ладно, — махнул рукой Тхиа. — Можно и этим путем пройти. Только впредь смотри, куда идешь.

Послушный взмаху его руки, я свернул направо — и едва удержал вопль. Во-первых, мне почудилось, что передо мной нет стены, а во-вторых, я едва в нее не врезался.

Прямо передо мной взору открывалась спальня, освещенная тремя большими свечами. Обитателя спальни я узнал не сразу: массивная спина и широкая задница могли принадлежать кому угодно. Добро бы еще обладатель этих телес был полностью одет, при всех накидках, нашивках, оторочках и прочих регалиях — а длинная, до пят, ночная рубашка что у светлости, что у высокородия на один покрой.

— Ч-то это? — одними губами прошелестел я, опасаясь шелохнуться.

— Не бойся, — вполголоса ответил Тхиа. — Стена прозрачна только отсюда. С той стороны ничего не видно и не слышно.

Как бы не так! Нет, умом я ему, конечно, верил. Поверить по настоящему оказалось сложнее.

Облаченный в ночнушку обитатель спальни подошел к большому зеркалу, и полированный металл покорно отобразил мясистый лик дядюшки Кадеи.

— И не спится ему, — сквозь зубы мурлыкнул Тхиа.

— Бессонницей мается, страдалец, — спертым от ненависти голосом произнес Лаан.

Однако непохоже было, чтобы объект столь пылких наших чувств хоть сколько-нибудь страдал от собственного бодрствования. Во всем его облике виделась не тягостная маета, а некое виноватое возбуждение. Мне доводилось видеть его не единожды, и приметы его я давно привык распознавать мгновенно. Именно такое страстное бесстрастие напускают на себя мальчишки, застигнутые мастером за нарушением запрета... но дядюшка-то перед кем фигуряет в полном одиночестве? Притом же он не мальчишка, чтобы тайком напиваться до рвоты или приударять за самой распутной из местных девиц — да и представить я себе не могу дядюшку Кадеи, ухлестывающим за служаночками. Не тот человек. Приказать он может, что да, то да, а вот ухаживать...