Парадоксы Младшего Патриарха

Кеану открыл было рот, но я его опередил.

— И не вздумай заявлять, что по мне этого не скажешь, — я скроил злобную угрожающую ухмылку. Кеану ответил мне точным ее подобием, и мы оба расхохотались.

На самом деле мне было не до шуток.

— Нет, правда, — возразил Кеану. — Я бы никогда не подумал, что ты можешь испугаться дурных снов.

— Не снов, — поправил я его, — а сна. Одного сна. И я его действительно боюсь. Так боюсь, что мне от одних мыслей о нем не по себе становится. Я потому к тебе и пришел...

— Прости, — Кеану провел рукой по лицу, словно стирая с него неуместное веселье. — Так что за сон? О чем?

— Да ни о чем, — медленно произнес я. — Просто небо... безоблачное такое. Знаешь, бывает так — лежишь в траве и кверху смотришь, и на небе ни облачка. Вот такое небо. Солнце полуденное, жаркое... и луна полная рядом. Чепуха, в общем. Просто солнце и луна вместе, и все... и оттого, что они вместе, так мне страшно почему-то, такая жуть продирает, что... — я замолчал и стер со лба выступивший пот.

— И давно тебе эта пакость снилась? — резко спросил Кеану.

— Да с последнего полнолуния каждую ночь, — ответил я уже почти спокойно.

Глаза Кеану сузились и потемнели.

— А поутру, когда просыпаешься, — странным, рассеянным и вместе сосредоточенным голосом промолвил он, — у тебя не возникает желания все бросить и уйти куда глаза глядят, на все четыре стороны?

Я призадумался.

— Ну, не совсем так, — ответил я наконец. — Конечно, подзасиделся я на одном месте, но...

— Подзасиделся? — переспросил Кеану. — Ты? Ладно, пусть так. Все же это лучше, чем... а, скажем, тоска? — внезапно перебил он самого себя. — Тревога? Растерянность? Неопределенное желание непонятно чего? Не во сне, конечно, а наяву?

— Нет, — ответил я уверенно. — А в чем дело?

— Погоди, — отмолвил Кеану. — Сейчас попробую посмотреть... не ручаюсь, конечно... а посмотреть надо... так оно надежнее...

Я попытался заглянуть ему в глаза, но не сумел. Голову Кеану держал по своему обыкновению чуть наискось, темная челка совершенно затеняла глаза. Меня и прежде частенько бесила эта его манера, но так сильно, как сегодня — ни разу.

Кеану словно бы и не заметил моей неуклюжей попытки. Жестом одной руки он велел мне сесть и заткнуться, а другую засунул в ящичек с очередным ворохом магических штуковин и достал оттуда волчок и гость стеклянных шариков. Детишки часто привязывают к волчку всякие всячинки, чтобы вертелись, когда волчок раскрутится. Но эти шарики не были прицеплены к волчку.

Зато когда Кеану раскрутил волчок, шарики вертелись вокруг него, словно на невидимых нитях.

Уж не знаю, что такого Кеану углядел в их вращении, но вглядывался он очень пристально. Так, будто скрытого в засаде убийцу высматривал. Когда волчок наконец-то замедлил вращение, губы у Кеану были совершенно белые.

— Так не пойдет, — я плеснул Кеану в чашку горячего вина из кувшина. — Ну-ка, пей.

Кеану поблагодарил меня молчаливым кивком, взял чашку из моих рук и осушил ее единым духом. А, проваль — да что с ним творится?

— Что ты там в своих шариках углядел? — спросил я, стараясь говорить спокойно, почти небрежно. Ясно же, что увиденное испугало Кеану не меньше, чем меня — мои сны... так что незачем пугать его моей тревогой еще сильнее.

— То, что и ожидал углядеть, — угрюмо ответил Кеану. — Не так плохо, как я опасался... ты вовремя пришел, еще бы чуть-чуть, и было поздно... но все равно плохо. Солнце и луна в зените — и страх... а ведь тебе уже приходилось страшиться солнца в зените наяву — или ты забыл?

Забудешь такое, как же! Нет, я не забыл... я просто-напросто не хотел вспоминать — так оно будет вернее.

И тут до меня дошло, что хотел сказать Кеану.

— Оршан? — прошептал я враз пересохшими губами.

Алтарный камень под моими лопатками. Беззвучный вопль моих мышц и связок, растянутых, распяленных, изнемогающих. И моя молитва, и отчаяние... нет, нет, НЕТ!

— Да, — отрезал Кеану. — Это Его ритуал длится от полудня до полуночи. Я очень бы хотел ошибиться... потому и за волчок взялся. Надеялся увидеть что-нибудь другое.

Он тряхнул челкой, потянулся к кувшину и отхлебнул вина прямо из горлышка. Когда Кеану заговорил вновь, голос его звучал почти ровно.

— Понимаешь... после санхийской смуты полагали, что с Оршаном покончено. Что все алтари запечатаны надежно.

— Оказалось, не все, — криво усмехнулся я.

— Не все, — кивнул Кеану. — Но тот, что Лиах запечатал, был последним. Иначе не стал бы Оршан за тобой тянуться.

— Точно последний? — я едва не взвыл от радости. Нет, я не лгу. Последнее это дело — перед собой лукавить. Просто я и вправду ничего не забыл. И если Кеану прав, если больше никто и никогда не ляжет на такой алтарь... что же, эта новость стоит всех моих страхов вместе взятых. С ними я и сам как-нибудь разберусь.