Параграф 78

— Из базы данных они исключены, — продолжал генерал. — Вообще эти документы существуют только в бумажном виде…

Ну да. Оперативный псевдоним «Фестиваль»… оперативный псевдоним «Спам»… оперативный псевдоним «Люба»…

— Это?..

— Твоя новая группа.

— «Кладбище домашних животных — шесть: возвращение „Мангуста“»… Значит, понадобились призраки?

— Да. Берёшься?

— Они все — члены «Альянса»?

— Да.

— Проблема Спама разрешима?

— Вполне.

— Ну, тогда… Не вижу ничего невозможного. Координаты ребят известны?

— Известны.

— Сколько у меня времени?

— Меньше суток. Нужно быть на месте завтра вечером. Правильно, доктор? — Док кивнул. — Помимо всего прочего, будет гроза — легче высаживаться…

У нас всё навыворот.

(И вот ещё что: в «Альянсе» состоит человек сто бывших наших. Больше трети из них покинули ряды достаточно давно, чтобы не попасть в базы данных Объединённого штаба. Под моим началом из них служили человек десять. Но генерал отобрал именно этих… если говорить прямо, он отобрал тех, кто в боевой обстановке не подчинился приказу или одобрил это неподчинение.

Можно не объяснять?)

20.

Файл Лисы, вложенный в папку, я сразу и не заметил. А когда заметил, было уже поздно от чего-то отказываться…

А потом я подумал, что всё само собой складывается в какую-то замысловатую, но очень интересную картинку.

21.

Не помню, кто это сказал, но я запомнил: делать быстро — значит делать без пауз.

Поэтому я сразу потребовал вертолёт.

Пай и Фест находились в Москве, Спам и Люба — под Калугой. Скиф устроил себе дачу на дне бывшего Аральского моря, в старом буксире. Он туда летает из Астрахани на собственном «Скаймастере» и гордится, что единственный из нас обзавёлся личным самолётом для пикников. Впрочем, Арал понемногу возвращается обратно, так что лет через двадцать Скифу придётся искать себе новое романтическое место…

И Лиса, конечно. Но с Лисой всё очень сложно. И просто.

22.

Я позвонил ей на ходу. Лиса никогда не берёт трубку, телефон у неё всегда включён в режиме громкой связи. Поэтому я в первую очередь услышал характерное мягкое вжжж-вжжж-вжжж ножа по камню. Это могло означать только одно: Лиса перевоспиталась (часов на семь-восемь) и намерена извиниться, накормив меня мясом. Вероятнее всего, в горшочках. Этот способ она предпочитает всем остальным, поскольку блюдо получается довольно вкусным, а внимания не требует; его можно забыть в духовке хоть до утра, и ничего.

Не самый изобретательный, не самый эффективный, но довольно приятный способ испросить прощения.

Ещё налить капельку водки…

Вот что мне категорически нельзя. Если почему-то приспичит покинуть этот мир до окончания отпущенного срока, мне достаточно выпить сто грамм. Но это то, что знаю я, а больше знать никто не должен.

— Крошка, — сказал я, — жизнь удалась!

— Ага, — сказала она. — Ты, кажется, приходишь в себя?

— Именно! И направляюсь навестить старых друзей.

Наступила тишина. Потом я услышал, как она кладёт нож на стол.

— Это то, что я думаю? — напряжённо спросила она.

Я уже подходил к вертолётной площадке.

— Ну, наверное, не совсем. Это мальчишник. Жёны и любовницы остаются в кроватках.

— Ты не оставишь меня одну! — завопила Лиса.

Интересно, подумал я, а захоти я тебя сейчас на самом деле оставить — что бы пришлось говорить? Впрочем, ничего не пришлось бы — улетел себе молча, и всё.

— Уже оставил, — сказал я. — Аривидерчи, миа памела!

Турбину запустили, винт крутился, пилот махал мне рукой, Лиса что-то кричала в трубку, я не слышал.

(Вот что она кричала: «Не оставляй меня одну! Пожалуйста! Я не могу больше одна! Ну прости меня, я была дура, я больше не буду, ну прости! Я не хотела тебя обидеть! Я никогда не буду тебя злить! Давай ещё раз про всё поговорим!..»

Но тогда я этого не слышал. А если бы слышал… Да нет, в любом случае… Мне ведь оставалось два месяца максимум. Что можно успеть за два сраных месяца?)

— А вот если бы ты знал, что тебе осталось жить… ну, скажем, месяц? Ты бы что сделал? — спросила Дашка.

Мы лежали на кусочке пляжа, зажатого между двух слоистых ноздреватых скал. Спуститься — или подняться — можно было только по крутой сыпучей тропе. Сверху нас закрывали довольно густые кусты, справа из-за скалы чуть выступал полуразрушенный волнолом с торчащей на торце арматурой. На днях я на неё чуть не напоролся.

Дашка была высокая и очень красивая, хотя эта красота вызывала что-то вроде опаски. В родове Дашки были яркие насыщенные народы: татары, армяне… У неё было только два недостатка: она была замужем и от мужа уходить не собиралась — и временами её пробивало на мазохизм. Это не совсем то, что мне нравится в женщинах. Она требовала не боли, а унижения; и это скорее притормаживало меня, чем привлекало. Но такое случалось не слишком часто, обычно — накануне разлуки. То есть не сегодня.

— Никогда не задумывался, — сказал я.

Солнце зашло за облако, похожее на исполинский рогалик. Сразу стало зябко. Был конец мая.