Паралипоменон

Яша проводил гостью, подарил ей зайца с тупой и мертвой, как у саранчи, мордой. Девушка просила рассказать про охоту. Яша рассказывал ей, что когда почистишь ружье, его металл пахнет кровью, зайцы кричат младенческими голосами, и, если послушаешь, то рука не поднимется убить, а у лисы такой тонкий слух, что она либо слышит мысли охотника, поэтому поймать ее можно только случайно, не думая о ней, жаль, что нет собаки хорошей, с ушами, висящими как лоскутки, с улыбчивой мордой - они умнее, дружелюбнее, с подведенными как у девушки глазами - они здоровее, крепче, а то сколько подстреленных и ненайденных уток гниет в болоте - собака бы мигом доставала.

У искровского поворота, обозначенного только кустами, похожими на недоплетенные корзины, Наташа зажмурилась, как будто в лицо ей дунуло метелью, поцеловала Яшу в губы в горькой корочке, побежала по снегу тяжело, будто по воде, как тележку толкая перед собой свою тень.

Через несколько дней Наташа опять появилась в Курпинке - она продала Евдокии валенки - не дорого, на всю семью - поняла из прошлого разговора, что нужны валенки, съездила за ними в Лебедянь, выбрала серые, как дым, с кисловатым запахом, ноге было в них жарко и свежо, как летом. Евдокия польстилась, оставляла гостью ночевать - сметливая, хозяйственная, опрятная -что еще Яшке надо, девушка не осталась, пригласила Яшу на День рождения в пятницу - "и не провожай, светло еще, дорогу авось знаю, ты устал, в пятницу наговоримся".

Яша не хотел идти - зачем, и охота ждет, но Евдокия приготовила подарок - цветную чашку, глубокую, как зевок, и коляный от новизны платочек.

Яша вернулся на рассвете в понедельник, в валенках, купленных Наташей, синий наст ломался под его ногами как рыбьи косточки. Евдокия открыла, у брата опухшее лицо.

Замучила она тебя?

Пристала как банный лист - ушел, пока спят, а то еще на год.

Яша ложился, Иван Васильевич одевался, они беззвучно, чтобы не разбудить детей, смеялись - одним дрожанием животов, говорили громким шепотом.

Как вечер - напоит меня - "куда ж тебе идти", а раз не идти - пей еще - и ничего не помню, глядь - утро.

Во девка влюбилась - женись!

Да уж больно на лицо не приглядна, - сказала Евдокия. Между тем, она хотела бы женить брата на Наташе - пора, засиделся, и возразила только потому, что муж сказал это в шутку.

А ты, Яш, спать с ней будешь ложиться - глаза закрой, а утром уйдешь на работу.

Так глаза закрою - а она гулять будет, дюже охотников-то много.

Яша лег и еще посмеивался с закрытыми глазами - смешная девушка влюбилась в него. У нее, как у мыша, дрожит кончик носа, когда она разговаривает, смотрит она боком, как курица, расспрашивает пустяки.

В обед подлетели сани, излупленная лошадь злилась и скалилась, мужик уже во дворе крикнул: "но, паскуда!". Евдокия поняла, что это, спрятала Яшу в кладовку.

Это была крестная Наташи, толстая баба с дубешкой, измазанной в помете, и с пьяным мужем. Крестная стекла с саней и ритуальным голосом грозно одышливо запела, приближаясь к Евдокии:

И где ваш бесстыдник приблудный? И где ваш заброда окаянный? Он что думает - на него управы не найдется? Да я всю милицию на ноги подыму, да я его в тюрьму на десять лет засажу, да он будет знать, как сироту обижать, мою крестницу. Что же это, снасильничал девку - и в кусты?

Крестная сыграла так хорошо, что Евдокии нельзя было не ответить, пошел безветренный снег, снежинки опускались как пауки на невидимых паутинах, все одинаково подвешенные.

Ой, беда, беда, да что вы нам торочите, да он у нас еще совсем малец, да разве мог же он кого обидеть, да он и без понятия, сроду с девками не якшался, все на охоту да на охоту, да он и сейчас на охоте - как же разве подождать да расспросить его, мальчика, да когда же он вернется?

Яше было двадцать пять лет.

Тихо, Дуня, тихо, зайдите в дом, на улице холодно, будьте гостями, говорил Иван Васильевич.

Половица, на которую крестная наступила в коридоре, вспрыгнула в кладовке, под ногой у Яши, нога согнулась в колене. Смешное и опасное приключение, сестра и зять помогут.

Крестная долго не соглашалась сесть, ее муж тоже стоял, но глаза его закатывались, и он страшно вздрагивал, пробуждаясь.

Сначала Евдокия и Иван Васильевич сомневались, было ли изнасилованье надо было допросить Яшу, затем речь зашла о том, что жениться еще рановато, можно подождать до весны, затем о том, что рановато засылать сватов - надо подготовиться, затем Евдокия спросила у мужа: "кого послать-то? Либо Петьку с Иваном?", крестная села и стала смотреть на стол, "что стоим-то, авось не в церкви" - сказал ее муж, сел и уронил голову.

Яша дремал в кладовке, с кухни тек запах самогона, Яша стал вспоминать, где стоят самодельные капканы, пытался представить, в каком бьется заяц, и кажется, что шкура сейчас стечет с него волнами.

Проснися, пынзарь! Просватали тебя, как девку, с боем, Наташка сватов присылала, дюже мы торговалися, так, что и отдали задаром.

Евдокия была веселая и злая, Яша верил в то, что она шутит, пока зять не спросил:

Ты, Яш, спьяну, или она сама к тебе навязалась?