ПАРАЛЛАКС 606. Том II

А затем стрельнул себе в висок пальцем и расхохотался. И тут Мариус осознал, что за навязчивое чувство пилило его ещё с подъёма. Прозрение окатило его подобно сковывающей мускулы судороге. 2066 год. Третий уровень. «Союз» и побег. Гоголон, Задира, Тихоня… и даже капсульный эвакуатор, выплюнувший их туда, куда не ступала ещё нога человека. Воспоминания нахлынули на него неожиданно, будто цунами, обгоняющее собственный шум. Давид хотел закричать «Какого лешего?!», но не успел и рта раскрыть: объятый пламенем вертолёт кубарем полетел вниз.

2. Добро пожаловать в Дронариум

Чувство безмятежности затмилось резким удушьем. Лёгкие сжались, норовя вывернуться наизнанку. Антон схватился за горло, жадно хватая ртом воздух; казалось, глаза вот-вот выскочат из орбит, пробив веки и превратив их в кровавые лохмотья. Не успел Бойченко даже вскрикнуть от нахлынувшей боли, как всё прекратилось. В лицо ударили лучи наиярчайшего света. Тело окунулось в пелену лампового тепла: Антон аж застонал от удовольствия. Он машинально поднял руку, дабы прикрыть лицо, и только тогда сообразил, что находится в горизонтальном положении.

Он лежал на чём-то ровном и совершенно гладком.

Пока зрение не восстановилось, Антон решил положиться на осязание. Поверхность под ним оказалась твёрдой, как обтянутая шёлком надгробная плита. На ощупь напоминало бильярдный стол. Бойченко опёрся на лежбище локтями, осторожно присел на его край и свесил ноги вниз. Коснувшись пола, он понял, что его ботинки и носки куда-то пропали. Пол был ни холодным, ни тёплым. Антон до сих пор не мог поверить в то, что совершил минуту назад. И даже не потому, что пустить пулю в голову было вершиной абсурда, а потому, что он, сделав это, до сих пор оставался жив. Разве что сменил местоположение. «Рай? Ад?.. Или операционный стол патологоанатома?» Опомнившись, Бойченко схватился за куртку и нащупал во внутреннем кармане свёрток ещё тёплых листов.

- Невероятно... - сорвалось с его губ.

Осознание того, что в книге действительно написана правда, а обещание Кимико сбылось, заставило его улыбнуться. Улыбнуться так, как улыбается мальчишка, которому сверстники рассказали, откуда на самом деле берутся дети. Бойченко вдруг почувствовал себя частью грандиозной тайны. Все недавние страхи покинули его разум. «Действительно, разве стоит бояться чего-либо после того, как ты умер?» Уверенность в себе и в то же время полное безразличие к былым проблемам согрели Антона подобно бризу. Опьянили. В уши начали проникать неразборчивые голоса и еле слышный гул. Бойченко потёр всё ещё слезящиеся глаза; словно по приказу высших сил, зрение вмиг вернулось в норму, и он наконец-то разглядел место, в котором оказался.

Улыбка его стала шире, а к горлу от удивления подступил комок.

Антон находился в колоссальных размеров круглом помещении. Белоснежные стены сверкали чистотой - будто сделанные из фарфора, десятки симметричных граней тянулись от пола до потолка на сотню метров. Антон подумал, что находится внутри огромного бриллианта; внутри святилища, над которым работали лучшие зодчие всех времён. Вне всяких сомнений, в этой величественной зале мог уместиться целый футбольный стадион. Скопления бликов, подобно пляшущим в бесконечном танце солнечным зайчикам, преломлялись, отражались от гладких поверхностей пола, стен и потолка, исчезали, а затем вновь появлялись; в траектории их движений таилась какая-то бесконечная цикличность. Всё видимое пространство залы занимали гранитные плиты, на одной из которых пришёл в сознание и Бойченко. Идеальная лилейность и соразмерность даже самых мельчайших деталей делали это место слишком правильным для того, чтобы оно могло быть реальностью. Гипнотический радиошум впитывался в кожу. Грел лёгкие изнутри. Ощутив это тепло, Антон понял, что не дышит. И голод, и жажда, и даже, казалось бы, вечная слабость в ногах покинули теперь его организм. Одни плиты так и продолжали пустовать; на других, материализуясь прямо из воздуха, возникали люди - одни так и лежали, боясь пошевельнуться; другие принимались жадно ощупывать себя и то, что под ними; третьи пытались звать на помощь или выкрикивали неразборчивые обрывки фраз.

Гул в ушах становился всё тише; на смену ему приходил ангельский женский голос, поющий красивейшую песнь. Антон подумал, что ничего прекраснее и мелодичнее ему слышать не доводилось.

Приветствуем тебя, дитя, в Дронариуме душ.

Укрыт вдали от мира он, от всех морей и суш,

Вдали от страхов и обид, вдали от жутких зол.

Убежище для тех, кто в темноте на свет пошёл.

О, друг, взываем, молим мы: останься с нами ты,

В покоях светлых, в царствии любви и доброты,

Готовы взяться за руки с тобой и млад, и стар,