Параллель

Выйдя на свет, Эвальд обнаружил, что верхняя часть его тела измазана разноцветными красками. Встал в дверях, прислонился к косяку. Мебель уже была на своих местах. За столом в центре комнаты сидела к нему спиной Ира, с подбритой головой, всё в той же джинсовой курточке и шароварах. Ветер врывался в приоткрытую дверь балкона и трепал лёгкую занавеску. Особо сильные его порывы заметали на линолеум снег и дотягивались до сбритых волос девушки, которые теперь красовались на пятаке привезённой накануне свиньи. Та сидела за столом с чашкой чая меж копыт, морда уставлена в потолок, из выпотрошенного брюха торчат новогодние гирлянды, на толстую шею намотан тот самый длинный шарф, а вся кожа выкрашена, наподобие самого Эвальда.

— С чем компот? — непринуждённо поинтересовался парень.

— С кубинскими марками.

— Ясно...

«Чёрт, неужели не отпустило ещё? Хорошо, что всё на месте...» — встрепенулся, схватился рукой за поясницу — да, всё на месте.

Девушка ногой выдвинула из-под стола табурет.

— Садись.

Предварительно закрыв дверь на балкон, парень принял предложение и сел.

«Не, всё же отпустило, иначе бы свинья заговорила или хотя бы повернула голову» — забрал у хрюши чашку и отхлебнул остывший терпкий чай. Теперь при взгляде на девушку не оставалось никаких сомнений — не показалось, ни тогда, ни сейчас. Лицо осунулось, выступили широкие мешки под глазами, уголки губ опущены, веки устало прикрыты. На голом виске застыла капля крови от пореза.

— Будешь? — Ира протянула гостю папиросу.

— Не курю.

— Отчего же? — изумлённо-разочарованно поинтересовалась девушка, — вера не позволяет?

— Жадность. Не имею привычки платить за то, что меня убивает.

— Ты, наверно, и не пьёшь тоже? — в голосе прозвучало практически искреннее сочувствие.

— Почему же? Воду, молоко, сок.

— Сок? — встрепенулась девушка,- хочешь сок?

Эвальд поиргал нижней челюстью.

— Можно воспользоваться ванной?

— Валяй.

Смыв с себя порошкообразную краску, парень насухо вытерся и пошёл в комнату, искать свои вещи. Полностью одевшись и обувшись, ещё раз проверил — всё ли в карманах на месте? Зашёл на кухню попрощаться.

— Удачного... утра.

— Угу.

— Я пойду.

— Вали, фриц.

Трусцой сбегая по лестничным пролётам, Эвальд всё старался привести в порядок мысли.

«Что это вообще было? Допустим, накачала. Зачем? Деньги на месте, органы — тьфу-тьфу — тоже. Раздела, накрасила... и рисунки на стенах, свинья эта за столом... художница? Наглоталась кислоты и решила устроить инсталляцию? Похоже на правду. Ладно, Бог с ним, с искусством, надо ещё машину отогнать к торговому центру и на работу ехать».

Спустившись до второго этажа, невольно сбавил шаг. Под тускло горящей лампочкой стоял какой-то тип в дутой куртке с накинутым на голову капюшоном. Смотрит не на лифт, не на двери, а именно на ведущую вверх лестницу.

«Ждёт кого-то, в такой-то час? Гоп?» — вынул руки из карманов и, стараясь не упустить и малейшего движения любителя постоять ночью в коридоре, прошёл мимо. Всё же смог разглядеть, что тип под капюшоном не очень-то похож на рецидивиста: лет тридцати, худощавое, но здоровое лицо, без характерных признаков злоупотребления алкоголем или другой отравой. Взгляд отстранённый, на мгновение даже показался таким же, как у странной девушки, от которой Эвальд только что вышел, но этот взгляд точно не предвещал нападения.

«Ну и ладно, просто ещё один чудак» — мысленно пожал плечами немец, выходя на улицу. Метель продолжалась, «пирожок» порядком занесло, но снег не успел слежаться, и стоило тронуться с места, как пушистая белая шапка слетела сама.

Глава I. Серость

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Сегодня я снова почуял дыхание смерти. Это была отнюдь не сырость земли, на которой я лежал, и не молочный туман, что стелился над долиной. Её присутствие я всегда узнаю. Это была она, совсем рядом.

По пробуждении услышал противный шелест, будто кто-то неторопливо, пытаясь досадить, разворачивает леденец, разминает обёртку пальцами, и непременно смотрит на реакцию окружающих со смесью вызова и невозмутимости. Я лежал на каменистом склоне, а внизу вразнобой валялись люди. От них к небу медленно вздымался пар. Некоторые уже настолько разложились, что от останков то и дело отрывались целые куски и улетали вверх, становясь частью бесформенного облака.

Сутулая долговязая фигура ходила меж трупов, ловила тонкими руками вздымающиеся к небу обломки тел и отправляла их в наплечную суму из коричневой кожи. В такие моменты собиратель казался странной птицей, что расправила одно крыло. На его бледном лице, больше походившем на череп, обтянутый тонкой кожей, можно было различить детское любопытство каждый раз, когда он наклонялся, отламывал от разлагающихся тел небольшие куски, обнюхивал и осматривал их со всех сторон. Когда собиратель подходил к очередному трупу, от того врассыпную разлетались падальщики. При этом они недовольно присвистывали, а их тела дрожали крупной дрожью. После того, как собиратель удалялся, падальщики возвращались к своей добыче, накрывали тело и с шелестом впивались в испаряющиеся останки.