Параллели сходятся

Хочу вспомнить о рабфаковской живой газете. Мы показывали сценку из нашего студенческого быта. Студент получает стипендию. Тогда это было десять рублей. Мы изобразили этот червонец в размере чертёжного листа. Студент радуется, что-то напевает на мотивы популярных оперетт, приплясывает, но, когда он проходит мимо столов сборщиков членских взносов, его настроение меняется, так как каждый отрывает от червонца солидный кусок. В конце концов у студента остаётся микроскопический кусочек от червонца. В этой своеобразной оперетте поют все сборщики.

Исполнитель главной роли обладал приятным голосом и юмором. Возможно, потому эта весёлая сценка пользовалась успехом в молодёжных аудиториях, видимо, так же, как сейчас в некоторых вузовских КВН студенты восторженно принимают сценку о плохой работе студенческой столовой.

Как один из лучших коллективов живой газеты (тогда в клубе имени Карла Маркса устраивались городские конкурсы живых газет) нас пригласили выступить на закрытии городской партийной конференции. Мы было повезли с собой и эту весёлую сценку, но потом задумались: “А нужно ли на таком ответственном собрании плакаться рабфаковцам, что, дескать, трудно живётся?” И решили отказаться от сценки: “Ах, стипендия, куда котишься…” Мелкая тема, наивный текст…

А однажды, кажется это случилось, когда я выступал в живой газете клуба “Октябрь”, нас постиг позорнейший провал, именно потому, что на этот раз мы не учитывали характер аудитории. Нас пригласили выступить после учительской конференции. Она затянулась допоздна, и пришлось выступать чуть ли не в полночь. Первые номера программы учителя принимали хорошо. Но чёрт дернул показать нами же состряпанную пародию на “Синюю блузу”, так сказать, на нашу прародительницу. С потугами на остроумие — текст составляли коллективно — назвали эту живую газету, кажется, “Зелёная штана” (почему не штанина? Неизвестно!), и действительно у всех участников была одна штанина зелёной. Все сценки оказались не пародийными, а неприкрыто буффонадными, начиная от “антре”, как по традиции репертуарных сборников назывался выход синеблузников.

Публика терпела, но когда мы уже окончательно распоясались и под видом пародии на “Синюю блузу” начали пародировать оперу “Евгений Онегин”, где встречались такие перлы: “Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел, тогда рояль бы из рабклуба я притащить домой велел”, то большинство учителей поднялись и, проходя мимо сцены, дарили нам такие презрительные улыбки, которые запомнил на всю жизнь.

Может быть, с тех пор в своей литературной практике я с большой опаской пользуюсь таким коварным и сильным оружием, как сатира, пародия, юмор. Даже столь часто встречающиеся в жизни остроты Маяковский назвал оружием. Помните? “Оружия любимейшего род, готовая рвануться в гике, застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики”.

Но сколь бы ни был этот жанр опасным, меня всегда к нему влекло. Мне кажется, что жанр сатиры и юмора в любых его проявлениях: литература, изобразительное искусство, актёрское мастерство — сродни изобретательству, где требуется выдумка, талант первооткрывателя, поиски неизведанных троп… И недаром понятие “изобретатель” можно применить не только к инженеру, конструктору, но и к таким мастерам сатирического жанра, как, допустим, Кукрыниксы и многие наши видные карикатуристы. Или, скажем, А.Райкин разве не изобретает свои маски? Они всегда неожиданны, хотя и часто встречаются в жизни. Нечего говорить и о таланте режиссёра. Он всегда изобретатель. Я сейчас не упоминаю о наиболее близких мне профессиях в технике и литературе. Об этом ещё многое надо рассказать.

А сейчас хотел бы продолжить повествование о “поисках самого себя” и что этому помогало или препятствовало. Вот почему я должен вспомнить ещё кое-какие эпизоды, влияющие на становление юного характера.

Коллектив нашей живой газеты потерпел неудачу в пародийном жанре, но политическая сатира нас никогда не подводила. Может быть, это объяснялось тем, что политическая борьба комсомола двадцатых годов имела тогда первостепенное значение.

Гражданская война отгремела. Начинался нэп, а с ним выполз на политическую арену враг не менее опасный, чем интервенты из четырнадцати держав. “Страшнее Врангеля обывательский быт”, — предупреждал тогда Маяковский. Боюсь, что этого врага мы сейчас недооцениваем, хотя в наши дни он не менее нахален и цепок. В двадцатых годах в своей агитационной деятельности — подразумеваются наши живые газеты — мы чаще всего вели борьбу с внешними врагами и, как только могли, клеймили империалистов “языком плаката”. Таковы были и наши “агитки” на клубных сценах.