Параллельное существование

– Не всегда, – признался Артур, – иногда уступаю. Но это грехи, которые можно прощать.

– Только не говорите об этом вашей супруге. Боюсь, что она так не думает.

– Вот именно, – согласился Бэкман. – Как вы считаете, этот ветер еще усилится?

– Думаю, что да. Я слышал, что на Сардинию надвигается ураган.

– Только этого не хватало! За нами утром должен прилететь самолет.

– Насколько я понял, должны еще прибыть гости из других мест, – сказал Дронго, – теперь остается только гадать, каким образом они смогут приземлиться.

Артур кивнул ему, проходя к лестнице. Дронго посторонился. Он решил пройти в библиотеку, чтобы посмотреть, какие книги собраны у Чистовских на Сардинии. Проходя мимо гостиной, он заглянул туда. Тадеуш уже почти закончил свою работу. Все было готово к вечернему банкету.

– Закончили? – уточнил Дронго.

– Да, почти. Сейчас из Ниццы должен вылететь самолет, – пояснил Тадеуш, – там еда, которую повара приготовили по рецептам Алена Дюкаса и под его руководством. Если успеют проскочить, то примерно через час сядут на острове. Ветер усиливается.

– А остальные? Ваш тенор и гость из Рима?

– Они должны прилететь к семи часам вечера. Но нам уже передали, что после шести все аэропорты будут закрыты. На остров надвигается ураган. Боюсь, что он может помешать нашему торжеству.

Дронго прошел в библиотеку – большую комнату, заставленную стеллажами с книгами. Некоторые тома даже не разрезаны. Конечно, Альберт Чистовский не тот олигарх в малиновом пиджаке и с бычьей шеей, украшенной золотой цепью, которые фигурировали в начале девяностых. Таких кретинов давно отстреляли соперники или разорили конкуренты. Если у человека не было мозгов для того, чтобы со вкусом одеваться, их хватило для того, чтобы наладить нормальный бизнес. Первоначальный капитал, который удавалось сколотить бандитам, перекупщикам, спекулянтам или просто мародерам, превращался в прах в течение нескольких лет, именно тогда, когда следовало умножать свое состояние, вкладывая деньги в рентабельное производство или создавая новые компании. Здесь было довольно много книг на английском и итальянском, очевидно, для гостей. Но были и три полки с книгами на русском языке, среди которых выделялись сборники поэзии. Очевидно, хозяин или хозяйка дома любили русскую поэзию. Здесь были томики Блока, Есенина, Мандельштама, Пастернака, Бродского. Заинтересовавшийся Дронго взял томик Бродского. Книга называлась «Бог сохраняет все». Он присел на диван и начал перелистывать страницы со знакомыми стихами. Первые стихи Бродского были читаны еще в самиздате. Потом появились его книги, уже в конце восьмидесятых. Он дружил с Евгением Рейном и его супругой. Рейн был близким другом Бродского, путешествовал с ним по Венеции, которую великий поэт любил и попросил похоронить его именно там. Может, Венеция напоминала Бродскому его родной Ленинград, из которого он был так безжалостно вышвырнут и в который так никогда и не смог вернуться? Или не захотел? Кажется, кто-то из классиков сказал, что никогда не следует возвращаться в места, где был счастлив. И несчастлив одновременно. Бродский так и не вернулся.

Дронго несколько раз бывал в Венеции. И каждый раз его охватывало какое-то грустное чувство уходящего мира. Словно погружающийся в воду город уносил с собой величие той эпохи, когда корабли соединяли миры, открывали новые земли, давая возможность человечеству обрести веру в себя. Дома, поросшие снизу зеленым мхом, открывающиеся на воду, сама темная вода венецианских каналов, хранившая так много тайн, весь этот город, некогда считавшийся одним из центров обитаемой Вселенной и превратившийся в провинциальный городок на окраине Италии. Дронго ходил по улочкам и площадям, переходя с моста на мост, пытаясь постичь непостижимую тайну этого города, и не находил ее. Он не чувствовал равновесия в этом городе. Все было зыбко, ненадежно, непрочно. Может, поэтому меланхолия и грусть были его спутниками в Венеции. Даже венецианские карнавалы, обычно проводившиеся в конце зимы, не могли развеять этого непонятного чувства. В Венеции он чувствовал свои годы, словно отражавшиеся в черных водах каналов. Здесь не было той радостной ауры, которая царила в Париже или Барселоне, той созидательно-деловой атмосферы, которая была в Лондоне или Берлине, того безумного темпа жизни, который пульсировал в Москве или Нью-Йорке, даже застывшей истории, которая присутствовала в Риме или Стамбуле. В Венеции все было иначе. Может, поэтому Бродский и выбрал себе такое место для вечного упокоения.

В кабинет вошла Гражина Чистовская. Она высушила волосы, приняла душ, переоделась. Снежане так и не удалось заставить ее раздеться в сауне. В ней слишком сильно сидели запреты ее родителей. Она увидела сидящего на диване Дронго. Он поднялся при ее появлении. С тех пор как он не пошел в сауну, она стала уважать его гораздо больше, чем прежде. И теперь увидела томик Бродского в его руках.

– Вы любите поэзию? – удивленно спросила она.

– А почему это вас удивляет?