Параллельные кривые

– Ты! Ты предательница! – девочка резко вскочила на ноги, повернувшись к Паоле лицом. Испачканными землей ладошками она размазывала злые слезы по щекам, глаза сверкали таким гневом, что молодая женщина на секунду испугалась. Она пришла в приют волонтером – набраться педагогического опыта, понять, под силу ли ей вообще работать с детьми, – и совершенно не ожидала, что столкнется с таким ураганом, спрятанным в худеньком тельце маленькой девочки. – Ты бросила меня! Ты как мама!

Осторожно, стараясь не навредить, Паола протянула к Алисии руки – девчонка ощетинилась, заискрила злостью. “Уходи! Уходи отсюда! – она попятилась спиной, словно ища защиты у мудрого, все понимающего дерева, и вдруг оступилась, жалобно ойкнула. – Нога…” Паола успела подхватить ее, пошатнувшуюся от приступа боли, и почувствовала, как только что сжатое в пружину тело обмякло в ее руках.

– Ну все, все, – прижав к себе девочку, Паола сама едва не расплакалась. “Как мама” – что же приключилось с тобой, малышка? Когда ты разучилась верить в людей?

Ответа на этот вопрос не нашлось и спустя несколько месяцев. И сейчас Паола ждала, когда Алисия вернется в комнату, чтобы одеться к завтраку. Пока девочки не было, она аккуратно застелила постель, что было строго запрещено – детям нужна самостоятельность, достала из шкафа темно-синее платье в легкомысленных бабочках, хотя белоснежный воротничок и придавал ему строгости, и залюбовалась им. В этом платье Алисия была похожа на грустного ангела, который зачем-то спустился на Землю и, кажется, потерял дорогу домой.

– Ты же заплетешь мне косы? – голос за спиной раздался так неожиданно, что Паола вздрогнула.

– Ну скажешь тоже – косы, – женщина улыбнулась, – Ты же знаешь, они у тебя не получаются.

У Алисии были густые, тяжелые волосы чуть ниже плеч, переливались драгоценной волной темного, шоколадного цвета. А косички выходили смешные – толстенькие, как сардельки, топорщились в разные стороны. Девочка знала это, но смысл был в другом – детская душа трепетала, когда нежные пальцы Паолы, совсем как мамины, гладили ее по волосам, бережно разделяя копну пополам четким пробором, и по очереди плели косички. Сперва правую, потом левую. Жаль, это утреннее волшебство так быстро рассеивалось – раз и словно ничего не было.

– Готово, – Паола ласково провела ладонью по заплетенной девичьей голове, – можешь полюбоваться.

Алисия коротко кивнула. Больше всего ей хотелось поддаться порыву и обнять Паолу, но она уже знала, что со стороны это выглядит странно – будто она не просто воспитанница детского приюта, а Паола – не просто помощница воспитателя. Будто они сговорились сбежать в какую-то другую жизнь, где ее, Алисию, наконец-то назовут дочкой. Иногда она представляла, как будет звучать “mi novia” – девочка моя – голосом Паолы. И в ее голове звенели хрустальные нотки зарождающегося дня. Знаете, бывают такие, совершенно особенные утра, обычно в самом начале лета, когда зелень еще совсем юная, прозрачная в сиянии бесшабашного солнца, и весь мир искрится мельчайшими бисеринками росы. И ты замираешь в восхищении, не в силах сделать шаг в новый день – чтобы не разрушить совершенство момента. Наверное, похожие чувства испытала бы и Алисия, если бы нашла маму. Или кого-то, кто захочет ей стать. Но этот кто-то так и не объявлялся.

Алисия шла в столовую. Длинный коридор, вдоль которого были натыканы двери детских комнат, гудел голосами, словно растревоженный улей. Она не вслушивалась в утреннюю, похожую на чириканье воробьев, болтовню девчонок, мальчишеские победные вопли – они уже устроили догонялки – пролетали сквозь нее. Она шла, прямая, строгая, и только бабочки на подоле синего платья трепыхались возле ее колен от каждого шага. Алисии было девять лет и десять месяцев. За ней закрепилась слава странной девочки, которой не дай бог понравиться – Алисия влюблялась в людей сразу и смертельно, окружала вниманием, словно глухим забором до самого неба. С ней было больно дружить. В последние годы никто и не пытался этого делать. Воспитатели были корректны и вежливы, учителя отдавали должное ее проницательному уму, но не более того. Дети не звали играть вместе, потому что Алисия не понимала игр и их правил – она должна была побеждать. Всегда. Любой ценой. Для нее это был вопрос выживания.

– О, какая красавица к нам пожаловала, – сеньора Гарсиа будто не умела говорить простое "привет" или "доброе утро", каждый раз подбирая какие-то совершенно неуместные слова. Ее голос громыхал под потолком уютной общей столовой, как те кастрюли, что она по старинке ворочала на кухне. Сейчас в приюте, который официально назывался красивым словом “резиденция”, жили почти пятьдесят детей, готовить нужно было много.

– А есть омлет? – спросила Алисия, проигнорировав "красавицу". – И чай.

– Есть, – грозная с виду повариха так светло улыбнулась, что девочка едва сдержалась, чтобы не просиять в ответ. – Присыпать сыром? А вместо чая я тебе очень рекомендую горячий шоколад. С зефирками. Как ты любишь.