Параллельные кривые

Питерское утро за бортом “Мерседеса” дышало сыростью и серостью. С залива тянуло несбыточными мечтами. Они рвались на лоскуты облаков и проплывали так низко над головой, что, кажется, протяни руку… Какая нелепая идея проводить съемки при такой погоде. Марта поежилась и шагнула навстречу кучкующейся поодаль группе людей: какие-то парни устанавливали крытый навес, который, видимо, будет служить гримеркой; Катрин с помощницей выгружали на обычный пластиковый стол свои чемоданы с косметикой; Артурчик размахивал руками, раздавая указания – сюда притащить стулья, здесь настраивать свет. Все были чем-то заняты, только одна женщина, скучая, тыкала пальчиком в айфоне, время от времени равнодушно оглядываясь по сторонам.

– Это она, она! – шепотом завизжала Таня, невесть как оказавшаяся рядом. – Скажи же, офигенная?

Значит, женщина с айфоном и есть Ангелика. Ну до чего нелепое имя, тем более с ударением на “е” – а именно так все его и произносят. Придыхание крайне желательно. Интересно, самой небожительнице как живется в коконе удушливого и услужливого обожания? Вопрос был риторическим, мимоходом – Марту совершенно не интересовали тараканы в чужой голове, со своей бы жизнью разобраться. Да и Ангелика не произвела на нее особого впечатления – обыкновенная женщина лет тридцати, в самом обыкновенном темно-зеленом свитере, приятного горчичного оттенка брюках и небрежно наброшенном бежевом тренче. О, какая забавная деталь – вместо ожидаемых лаковых туфель на безумной шпильке мисс безупречность явилась на съемки тринадцати шуб в подростковых на вид кроссовках с ядовито-салатовыми шнурками. “А она бунтарка”, – усмехнулась про себя Марта и свернула к палатке с визажистами.

– Привет, девчонки, – поздоровалась она. – Что рисовать будем сегодня?

Катрин обрадованно и как-то даже облегченно выдохнула, увидев Марту: “Слава богу, ты здесь. Может, хоть ты поймешь, что тут происходит? Артур беснуется, клиентка в прострации, идей никаких нет – только шубы”.

– Мне бы хотелось, чтобы фотографии получились такими, знаете… Будто в кадре сливаются все стихии, будто происходит борьба добра и зла, – откуда-то из-за спины раздался женский голос, ровный и глубокий, как стоячая вода. – Будто ветер живет в каждом движении моделей. Нужны очень чувственные и одновременно холодные кадры.

Марта чуть не присвистнула – ничего себе запросы у дамочки, которая по совместительству еще и поэт. Но Артурчик, тоже материализовавшийся под навесом, уже лопотал что-то восторженное про “сделаем в лучшем виде”. Ангелика смерила его взглядом и повернулась спиной. Так они оказались лицом к лицу с Мартой. В глазах владелицы салонов всех мастей промелькнуло смутное узнавание – и от этого стало не по себе. Они точно не встречались ни в этой, ни в прошлой жизнях. Они не пересекались в модной тусовке, и до сегодняшнего утра Марта понятия не имела о существовании Ангелики – с ее графиком работы спать-то толком некогда, не то что по салонам красоты ходить или мехами интересоваться.

– Так, мы поступим следующим образом, – растягивая слова и не отрывая взгляда от лица Марты, сказала заказчица фотосессии, – брюнетка у нас будет олицетворять добро, блондинка – зло.

Выбор был настолько неожиданным, что лицо Артурчика вытянулось от удивления. Он-то уже, похоже, списал Марту со счетов и выдернул ее на этот проект исключительно из-за числа тринадцать. Клиентка хоть и с причудами, но очень уж приятный гонорар.

– Окей, – Катрин начала разворачивать чехол с кистями для макияжа, – я работаю с Мартой, а Таня – на тебе, – кивнула она помощнице.

И понеслось. Черная каракулевая шуба в пол сочеталась с прозрачным нюдовым макияжем – мертвенная бледность Марты-добра была контраргументом жизнерадостному злу, воплощенному в розовощекой, смеющейся малиновым ртом Тане, чьи плечи кутались в пушистый мех белоснежной песцовой шубки. Девушки балансировали на парапете набережной, и легкие волны, разбиваясь о береговую линию, обдавали их голые ноги ледяными брызгами. В какой-то момент Таня опасно пошатнулась, и Марта интуитивно рванулась к ней – схватила за руку, чтобы поддержать. “Не умею плавать”, – прочитала она по губам блондинки, когда ветер откуда-то снизу рывком распахнул полы каракулевой шубы и взъерошил волосы. Но они обе удержались.

От смены образов и нарядов – какая мука была натягивать телесного цвета платье-чулок! – кружилась голова. Вспышки слепили, шубы превратились в объект ненависти, ступни заледенели после очередного прохода босиком по еще зеленому и мокрому от припустившего с новой силой дождя газону – “Девчонки, кадры будут отпад!”, страшно хотелось пить и спать, но эта безумная карусель лишь набирала обороты.

Бежать. Бежать! Не слышать смешавшуюся с гулом порта какофонию голосов, не видеть мешанину лиц с пустыми глазами, не быть частью – ни винтиком, ни шестеренкой. Она задыхалась от суеты большого города, который вдруг стал слишком тесным для нее, слишком разрушающим, слишком шумным.