Параллельный переход

— Если бы ты знал, Богдан, сколько клятв я слышал за свои годы и как мало они весили. Подумай сам, какая выгода тебе мне помогать? — нет никакой. Чужой ты человек. Был бы ты моим сыном, может быть, тогда бы поверил, и то не до конца.

Глаза атамана уже улыбались, глядя на меня. Не знаю, нарочно он сказал последнюю фразу или просто для красного словца приплел, но среагировал я на нее мгновенно: что-что, а реакция у нас с Богданом была отменная, сам иногда удивлялся.

— Батьку, все в твоей власти: сегодня чужой — завтра родной.

Он смотрел в мои чистые и честные глаза непонимающим взглядом, пока до него не дошло, что я имею в виду, и громко расхохотался:

— А тебе, Богдан, палец в рот не клади — по локоть отхапнешь. А что, этому тебя тоже святой Илья научил?

— Так это, батьку…

— Я все помню, Богдан, голова у тебя пустая, как бубен, а язык и руки сами вертятся. Какие дурницы слушать приходится, прости Господи. Иди, Богдан, халамыды делай, а то обратно захочется тебе голову снести. Не можешь правды сказать — так хоть молчи.

— Понапраслину на меня баешь, батьку, нету лжи в моих словах. А что не всю правду говорю, так ты сам сказал. Чужому человеку до конца веры нет.

Тут уже атаман все понял с полуслова:

— Знал я, что ты хитрый хлопец, Богдан, но снова ты меня удивил. Потолкуем с тобой об этом через две зимы. Только яблоко доброе само не падает, и окромя тебя на него охотников в достатке. Так что потрудиться тебе придется, если хочешь, чтобы в твою сторону ветер подул.

— Потрудимся, батьку. Так что побегу я, батьку, за сеткой, десять халамыд — то не одну связать, работы много.

— Беги. А чего ты по селу со взведенным самострелом ходишь? Кур соседских бьешь? — Атаман углядел мой заряженный тупой стрелой самострел.

— Так хотел с Керимом бой учинить, как с татарином биться буду, а он на охоту уехал.

— То-то я смотрю, на тебе тулуп зимний и шелом Ахметкин с маской железной. Один такой шелом на всю округу был. Ну, идем в огород, проверю я вместо Керима, как ты к бою готов.

Мы вышли в огород, быстро отмерив шестьдесят шагов и положив посредине палку, стали на исходные позиции. Все эти дни, в свободную от забот минуту вспоминая и проигрывая последний поединок с Керимом, я был уверен, что поймал перед своим выстрелом правильный настрой. Та пустота, царившая во мне, то чувство общности с землей, травой, Керимом, его луком, стрелой не могло быть ошибкой. Но где-то в момент прицеливания, поиска его силуэта в просвете своего прицела, оно слегка деформировалось, и, сколько ни старался, не мог его удержать даже в иллюзорном поединке, что уж говорить о реальном. Сегодня мне в голову пришла простая и очевидная мысль. Ведь мне не обязательно стрелять — это татарин ищет моей смерти, мне обязательно — не поймать стрелу. Поэтому решил разбить стоящую предо мной задачу на две. Сначала увернуться от стрелы, а дальше как будет.

Пока мы ходили, отмеряли, медленно погружался в состояние оторванности, в состояние, в котором ткань мира теряет объемность, становится плоской, и ты начинаешь ощущать себя связанным с этой реальностью только одной гранью, остаток от тебя уносится в другие сферы, из которых все происходящее теряет скорость, время, размер. Все окружающее делается частью тебя — натягивающий лук Иллар, летящая стрела, твое тело становятся пальцами большой руки, и ты знаешь наперед, как будет двигаться каждый из пальцев.

Первую стрелу Иллар пустил сразу, едва мои губы дали команду. Затем подошел к разграничивающей палке и начал стрелять с тридцати шагов. Вначале он делал перерывы между выстрелами, затем они начали сокращаться, и восьмую стрелу он пустил сразу за седьмой, поймав меня в движении. Удовлетворенно хмыкнув, он уважительно сказал:

— Молодец! Быстрый ты, чертяка, что мои стрелы. Не возьмет тебя татарин. А чего ж сам не стреляешь?

— Будет время после него — выстрелю. А не будет, и так добре. Это он ищет моей крови, мне от него ничего не надо. Спаси Бог тебя, батьку, что проверил меня, пойду я халаты делать. А от стрел тикать меня Керим научил — сам бы вовек не научился.

— Ишь ты, старый пень, что умеет. А никому не скажет. Тронул ты его сердце, Богдан, раз он тебе такое показал. Сколько лет живет — слова доброго от него никто не слышал. Увидишь его, передай, чтобы на середу готов был к походу. С собой возьмем. Таких лучников, как он, один на тьму.

— Понял, батьку, передам. Батьку, работы много, одному мне тяжко будет, а можно мне будет хлопцев и девок из села на помощь позвать?

— Кого надо — всех зови, скажешь, то мой наказ, но чтоб через два дня все готово было.

Атаман остался в огороде собирать свои стрелы, а я побежал к дядьке Николаю за сеткой. Во дворе у атамана, делая вид, что чем-то сильно заняты, крутились малый Георгий с Марией. Точно подглядывали, что мы с атаманом в огороде делаем.