Парамонов покупает теплоход

Станислав Токарев ПАРАМОНОВ ПОКУПАЕТ ТЕПЛОХОД

В жизни, слышь-ка, случаются такие случаи, каких и в жизнь не придумаешь.

Е.И. Парамонов

Глава первая

Мало живём — меньше, чем хочется. Парамонов проснётся среди ночи, и его будто обожжёт — мать честная, мало! Вроде бы вчера всё было: крутой откос над Камой, по нему съезжает, осев на задние бабки, вороная белолобая Ночка, тянется пить. И ты через её холку кувырк — в воду. Вода у берега в закатных просверках, точно резвится огненная плотва, а дальше, где сизая дымка, — шлёпает лопастями рейсовый «Матрос Железняков». И даже не то удивительно, как явственны в памяти картины, но как ярки чувства. От парохода бежит, набухая, косой ус, ты плывёшь к нему, частишь, задыхаешься, предвкушаешь… Волна сначала возносит тебя, потом ухает вниз, дав нахлебаться и вызвав блаженную жуть… Ёлки-палки, думает Парамонов, до чего быстро пролетело с тех пор время, и так же точно, выходит, пролетит оставшееся. От этой мысли по всему телу начинают колотиться пульсы, отсчитывать заботы — сперва наиглавнейшие, а затем просто завтрашние, вплоть до самых мелких, каким нет числа. Он ворочается с боку на бок, а Аннушка сквозь свой глубокий молодой сон чует мужнино беспокойство — только бы не побежал на кухню дуть чёрный чай, заваренный прямо в чашке. «Спи, Маша, спи, маленький», — курлычет она ему в плечо, и это действует безотказно: утих, уснул.

Но почему Маша, что за имя для мужчины, тем более в годах? Логики тут нет. Первая жена звала Парамонова Миля, он возмущался: «Эмиль Гилельс я тебе? Или Эмиль Кио?» Имя же — самое простое, хотя в настоящее время редкое: Емельян. Когда Залёткин сердится на Парамонова, то кричит басом: «Пугачёв!.. Знаешь, кто был Пугачёв!» — «Дак известно, Алексей Фёдорович. Народный заступник». — «С одной стороны — заступник, — соглашается озадаченный Залёткин. — А с другой — самозванец. Он объявил себя царём, и ты туда же норовишь. Но учтите, товарищ Парамонов, — если кто у нас на комбинате, ничего не поделаешь, царь… и бог… и воинский начальник, то это, прошу помнить, я». Емельян стоит руки по швам. Он действительно всего лишь директор бассейна, или, как сам выражается, водноспортивного комплекса, который, в свою очередь, принадлежит могучему металлургическому комбинату, а Алексей Фёдорович Залёткин того комбината генеральный директор, один из столпов Северостальска. Парамонов перед ним вытянулся, но как-то этак особенно склонил вперёд и немного набок голову, и старательный, дурашливо круглый взгляд выдавал лукавство. Такое неискоренимое, что Залёткин, поначалу от этого свирепевший, в конце концов привык и даже счёл полезным для дела. Великий Залёткин откипает.

Назван же Парамонов Емельяном не в честь Пугачёва, а в честь Емельяна Ярославского, сподвижника Сталина. Видимо, Сталин и поручил ему борьбу с религиозным дурманом, ибо не могло быть никакой веры в царство Божье, только лишь в светлое царство коммунизма в одной отдельно взятой замечательной стране. Его ехидную, поучительную книжицу «Библия для верующих и неверующих» отец нашего героя, сельский учитель, в избах-читальнях шпарил вслух почти наизусть: «Картина, значит, такая: в серёдке бездна, по краям пусто, а над пустотой носится дух Божий, и не надоест же ему это занятие!» Колхозная молодёжь смеялась, осознавала предрассудок. Старшие сёстры Парамонова названы Инессой (в честь Арманд), Кларой (в честь Цеткин) и Розой (в честь Люксембург). Все пошли по отцовской стезе, преподают в школах, расселись от среднего течения Камы до устья. Инесса Ивановна, Клара Ивановна, Роза Ивановна, серьёзные женщины.

Для начала — две истории о Парамонове. Для характеристики.

Первая — эпизод молодости. Когда он увлекался велосипедным спортом. Причём более всего любил самые трудные — многодневные гонки, когда день на день не похож и столько разного случается.

На шоссе всем всего достаётся поровну, и ты со всеми наравне — истое мужское содружество. Если едешь в голове группы, то на тебя наваливается, противится, не даёт дышать упругий встречный поток, и ты его буравишь, и тяжелеют колени, но надо терпеть, потому что ты задаёшь темп товарищам, которые за спиной. Потом один из них честно сменяет тебя, и другой, и третий, ты же с сознанием исполненного долга можешь отдышаться за их спинами, пока снова не придёт твой черёд.

Бывало, выскочит из-за леса, из-за гор боковой ветер, подхлестнёт стаю туч, и дорожную пыль изрешетит дождём — она станет, как мыло. Вот вильнул, поскользнувшись, один велосипед, шатнуло другой, и он валится набок вместе с седоком, прикрывшим голову руками, и через него, скрежеща рулями и педалями, веером рассыпая лопнувшие спицы, стеная и матерясь, громоздится завал. И вечером всё у тебя ноет, ночью саднит. И одно на уме: только бы сумел механик выправить погнутую вилку, и не восьмерило бы завтра колесо.