Паранджа страха

Несмотря на поддержку мужа, я жила с непроходящим чувством беспокойства. Когда Нора уходила из дому, я начинала нервничать. Как-то вечером Хусейн поехал забирать Нору из школы, но ее там не оказалось.

Переговорив с директором, он узнал о частом беспричинном отсутствии Норы на занятиях. Прочесывая улицы в поисках падчерицы, он обнаружил ее в компании подружек. Дома он поставил меня перед фактом.

Я была шокирована. Оказывается, Нора прогуливала уроки! И это в то время, когда ей угрожала опасность!

Какая безответственность! Я не могла ни понять, ни принять такого поведения и потребовала от Норы объяснений.

— О чем ты думала?! — на грани истерики выкрикивала я. — Почему ты так поступаешь? Я и так рискую, отправляя тебя в школу. Хусейн отвозит и привозит тебя ради твоей безопасности, а ты, ты бездумно шатаешься с приятельницами по улицам! Назови мне хоть одну причину, которая может оправдать подобное поведение. Я слушаю.

— Мама, это выше моих сил. Пропуски уроков — единственный для меня способ найти новых подруг в Алжире.

Мне ведь не столько лет, как тебе! Утебя есть муж, которого ты любишь, а у меня никого. Я совсем одна. — Нора перевела дыхание, буравя меня взглядом, и продолжила нервно, срываясь на плач: — Это ты виновата в том, что мы застряли в Алжире, а я хочу во Францию, к своим друзьям. Ты относишься ко Мне как к пленнице со своими дурацкими страхами!

Услышав подобные обвинения, я потеряла контроль над собой и вспылила. Я говорила не думая, чего раньше себе не позволяла.

— Ты врала мне. Я больше не могу тебе верить. Ты прогуливаешь школу, и я вообще не знаю, где ты шатаешься! Я не могу себе представить, что со мной будет, если ты попадешь в беду. А если ты находишь мои страхи дурацкими, то, может, твой отец будет с тобой более лояльным. А как же: он обязательно предоставит тебе желанную свободу. Я могу навести справки и разыскать его, чтобы ты отправилась жить к нему.

И вдруг Нора расплакалась. В ее рыданиях отчетливо слышалось отчаяние, но меня это не трогало — я все еще была зла на нее.

— Только не это! Если ты отправишь меня к нему, я убью себя! Я не хочу, чтобы он снова подвергал меня всему тому, что было раньше!

— Ты хотела сказать «подвергал меня». А не тебя. Не забывай об этом, — поправила я.

— В том-то и дело, что не только тебя, мама! Не одна ты была жертвой насилия! — в отчаянии кричала Нора. — И все это длилось несколько лет!

Мой гнев улетучился — настолько услышанное потрясло меня. Это происходило у меня под носом, а я ни о чем не догадывалась! Я, конечно, знала, что Абдель чудовище, но не предполагала, что до такой степени.

В правдивости слов дочери я не сомневалась. Так стало ее жалко, что хоть умирай. Как мне хотелось в тот момент вернуться в прошлое и оказаться на ее месте, чтобы оградить от всех ужасов!

Я прижала Нору к себе. Так, обнявшись, мы сидели некоторое время. Потом я потребовала, чтобы она мне все рассказала.

Нора призналась, что Абдель начал домогаться ее, когда девочке было пять лет, и продолжалось это вплоть до нашего разрыва. Она говорила срывающимся от переполнявших эмоций голосом, голосом маленькой перепуганной девочки, который мне было больно слышать.

Она хранила свои страхи, свою беспомощность, и не забудет этого никогда. Отец грозился убить меня, если Нора расскажет об этом. Долгие годы она вынуждена была скрывать свой постыдный секрет, чтобы не заставлять меня страдать еще больше, и чувствовала себя виноватой, хотя не понимала почему. Немногим облегчением было то, что теперь всю вину она возлагала на своего отца. Он зашел слишком далеко, говоря ей, что все послушные детки должны ублажать своих отцов, чтобы заслужить их любовь.

С тех пор ей всегда неловко было слушать рассказы подруг о своих парнях. Она чувствовала себя оскверненной.

Как мне было стыдно! Моя маленькая девочка подвергалась сексуальной тирании в течение восьми лет, а я ничего не замечала и не подозревала! Какая же я мать после этого! Она меня защищала, но я не смогла защитить ее!

Я зациклилась на своих собственных страхах и знать не знала о тех унижениях, которым она подвергалась у меня под носом. Насиловать собственного ребенка показалось мне чудовищным преступлением, которое ничем не искупить. Дочь — это не жена, насилие по отношению к собственному ребенку нельзя ни понять, ни оправдать.

Я винила себя в случившемся, как вдруг почувствовала, что меня накрывает волна ярости по отношению к этому человеку. Если бы в тот момент он оказался рядом, я убила бы его собственными руками за то, что он сделал с моей дочерью. Такой моральный урод заслуживал немедленной смерти. Я хотела отомстить за дочь, а заодно и за себя. Моя бедная маленькая Нора! Понадобилось время, чтобы осознать, что сильная девочка, зрелая и рассудительная в душе, — просто перепутанный и уязвимый ребенок.