Паранойя

— Извините, пожалуйста, Евгений Петрович. Ну правда, ну глупо это звучит, «романтические отношения»… Как на инструкции к презервативу или в речи директора школы перед выпускным вечером…

— Хорошо, Анатолий, давайте так: вы вступали в интимную связь? И я тут упрежу ваши дальнейшие выверты: у вас был, как сейчас принято говорить, секс с гражданкой Елизаветой Супранович?

И, знаешь, ведь это я сам себя загнал в этот тупик. Мог бы просто ответить что-то про «романтические отношения», а потом вывертываться, как захочу, говорить, что понимаю «романтические отношения» как исключающие секс… В общем… Что ж сказать? Ну да, вот так:

— Можно, я не буду отвечать на этот вопрос?

— Можно, — еще более разочарованно ответил следователь.

Вот, эта сцена… Как будто один кореш у другого выпытывает: ну ты ее трахнул, а? А тот, второй, благородный, — не колется, а на самом деле, конечно, не трахнул, если б трахнул — уже б расписывал во всех подробностях. Может, он так и понял? Или он что-то знает? Проблема в том, что я не знаю, что он знает, и не могу об этом спросить, а он мало того, что знать может многое, но и о том, чего не знает, спрашивать может в лоб. И не дай бог мне соврать о том, что ему известно!

— Хорошо, Анатолий. Я чувствую, что беседы у нас не получится. Скажите тогда только, когда и где вы в последний раз виделись?

— А почему ее начали искать, Евгений Петрович? Вот давайте так: если у нас беседа, то я тоже у вас поспрашиваю, в две стороны поработаем, да?

Следователь задумался. То есть нам-то с тобой понятно, кто дал распоряжение тебя искать. Но он ведь не мог мне сказать: «Муравьев Николай Михайлович лично». Ситуация была обратной: я знал то, что он, гад, пытался утаить.

— Девушка исчезла, — начал он.

— Да кто ж сказал, что исчезла, — не дал я ему расслабиться. — Вдруг на отдых в Ниццу укатила?

— Не сказав никому?

— А кому она могла сказать?

— Ну вам, например, Анатолий, — хитро блеснул глазами следователь, и я понял, что отнюдь не один я здесь забавляюсь. — Вам она говорила, куда она могла бы уехать?

Может быть, и вызывали-то только для этого вопроса, а?

— Нет, Евгений Петрович, мне она не сообщала о том, что собирается уехать.

Я думаю, что здесь я ему немножко соврал, ведь ты говорила, что исчезнешь, но «исчезнуть» и «уехать» — не одно и то же, правда?

— Я не знаю, где она сейчас. И мне интересно, кто вам сказал, что она исчезла. Может, он и знает, — вконец осмелел я.

— У исчезнувшей Елизаветы Супранович в Кобрине живет бабушка, с которой она всегда созванивалась не реже раза в неделю. Кроме того, у нее есть несколько подруг. И все эти люди обратили внимание следственных органов на то, что всякий вид связи с Елизаветой Супранович отсутствует, а ее саму никто не видел уже очень долгое время. Мы не могли не отреагировать. Кроме того, в зарубежные средства массовой информации поступила наводка…

— Вами же и данная, — разошелся я, — ну признайтесь же! Если у нас с вами разговор по душам!

— О причастности МГБ к антигосударственным изданиям, выходящим за рубежом, я слышу впервые, — профессионально парировал он. — Но тот факт, что даже они заговорили об этом исчезновении, не оставлял нам шанса на безделье. Мы начали дело.

— Об исчезновении или об убийстве? — задал я вопрос, подсказанный вампиром.

— Дорогой вы наш Анатолий Петрович! В криминалистике до тех пор, пока не найдено тело, об убийстве не заявляют. Тело же не найдено!

Мне подурнело от того, что он сказал о тебе «тело», и я покорно замолчал.

— Когда и при каких обстоятельствах вы виделись с гражданкой Супранович в последний раз?

— Восемнадцатого ноября, — выдал я, пожалуй, чересчур поспешно.

— То есть накануне ее исчезновения, — медленно сказал он.

— А вы уверены, что исчезновение произошло восемнадцатого ноября?

— Совокупность факторов, Анатолий Петрович, позволяет следствию предположить, что исчезновение произошло восемнадцатого ноября около полуночи, — сухо выдал он. — Когда именно и где вы встречались с Елизаветой Супранович восемнадцатого ноября?

— Вечером.

— Во сколько?

— Вечером.

— Точнее!

— Ну, — я решил сдаться (все равно ведь без протокола). — Около двадцати ноль-ноль.

— Это позволяет заключить, уважаемый Анатолий, что вы были последним человеком, видевшим гражданку Супранович. Где состоялась ваша встреча?

Тот самый вопрос, которого я так боялся.

— Ну… Я не помню… Я не помню, Евгений Петрович.

Я бы сам себе не поверил, Лиза! Как это жалко смотрелось! Я ожидал дальнейших вопросов и, может быть, даже угроз.

Следователь опустил голову и откашлялся.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо.

Защитная магия, которую предложил обсыпанный перцем вампир, сработала. «Не помню», кажется, защищало.

— Я не могу заставить вас это вспомнить, — задумчиво сказал следователь. — Современная медицина не знает препаратов, освежающих память. Обычно у нас в таких ситуациях человека помещают под арест месяца на полтора-два, и у него появляется достаточно времени, чтобы вспомнить все нюансы дела, по которому с ним беседуют.