Паранойя. Почему он? (СИ)

По логике выглядит, как какая-то дешевая провокация и продавливание меня на эмоции. Если бы это была любая другая девка, я бы с удовольствием досмотрел постановку в мою честь, а после спокойненько поехал трахать Сашеньку. Но Настька не любая, и моя чуйка воет сиреной, что дело тут не чисто.

-А твоя художница времени зря не теряет. Уже сводного братца успела окрутить, - словно в ответ на мои мысли замечает сестра.

-Свободного братца? – не столько спрашиваю, сколько проговариваю про себя, чтобы понять, что меня настораживает.

-Ну да, это же Можайский –младший. Ты что, вообще досье не открывал? – возмущается она, но я уже не слушаю. Внутри, будто что-то щелкает, и я понимаю, почему меня вдруг стриггерило на этом «сводном братце».

Со мной такое бывает: одна фраза способна восстановить в моей памяти цепочку совершенно незначительных на первый взгляд событий.

Вот и сейчас вспоминаю, как года два назад Олька просила отправить в Москву «торпед», чтобы проучить сводного братца ее новой подружки. Я тогда только посмеялся с ее рассказов, похожих на страшилки в стиле Кинга. Все это казалось таким нереальным, детским и далеким, что я даже внимания заострять не стал, решив, что моей впечатлительной Ольке попалась хорошая врушка – сказочница. Дочь на меня, помню, крепко обиделась, пообещав не простить, если с ее подружайкой что-то случиться. Я потом еще долго ее дразнил, спрашивая, все ли с ее драгоценной страдалицей в порядке или мне готовиться к пожизненной анафеме. Но Олька мою шутку упрямо не разделяла, повторяя, что это не смешно. И теперь, вспоминая шрамы на Настькиных ладонях, я понимаю, почему.

У меня кровь в венах стынет, стоит представить, как этот линялый твареныш затащил мою девочку в подвал и, угрожая заживо похоронить ее котенка, заставлял раздеться перед ним и его таким же отмороженным дружком. А когда она отказалась, исполнил–таки угрозу: закопал котенка, присыпал и утрамбовал битым стеклом, а после, выждав, когда тот наверняка умрет, раздел ее и бросил одну без фонарика, одежды и лопаты.

Как голая двенадцатилетняя девочка скребла руками землю со стеклом в темном подвале и что она при этом чувствовала, я даже думать не хочу, иначе просто слечу с катушек.

Дети жестоки – факт, и я разных уродов повидал в детстве, но этот белобрысый у*бок переплюнул всех. Вот уж кто-кто, а такое дерьмо должно быть похоронено где-нибудь в глухой лесополосе, а лучше в подвале вместо котенка.

-Леха, ну-ка, быстро тормози этого сучоныша, да так, чтоб на всё фойе верещал, - подрываюсь, едва сдерживаясь, чтобы самому не броситься вслед.

Если бы не эти удивленные, лощенные рожи, так бы и сделал. Но никому из них нельзя показывать, что для меня это нечто большее, чем просто Можайский. Да и про него тоже нельзя забывать. Как бы у меня внутри не клокотало от бешенства, как бы наизнанку не выворачивало от желания пойти и прямо сейчас выбить все дерьмо из его ублюдочного сынка, обострять ситуацию еще не время. Ставить под удар свою семью, да и Настьку тоже, я не могу. Нужно действовать тоньше, похоронить мразеныша я всегда успею, и обязательно это сделаю, пока же можно просто использовать.

-Серёжа, что ты задумал? – встревоженно спрашивает Зойка, когда, распрощавшись со всеми, я спешу в фойе.

-Ничего особенного, верну прежний порядок в налоговую.

-Что это значит?

Отвечать не вижу смысла, да и до слуха доносятся типичные вопли потерявшего связь с реальностью мажора: «Да ты знаешь, кто я? Знаешь, кто мой отец?» «Ты вообще не впираешь, сука, на кого прыгаешь?», «Да от тебя завтра мокрого места не оставят!», «В курсе вообще, что я сын губернатора вашего аула?», «Да если я захочу, вас тут всех, нахер, похоронят!»…

В общем, всё, как я и ожидал, разыграно четко по нотам, и даже больше. Мелкий ссыкун просто в ударе. То ли папа ещё не объяснил порядки, то ли… Я даже не знаю, как таким придурком можно быть в двадцать лет. Хотя стеклянный взгляд с суженными зрачками расставляет все по местам.

Прекрасно, наш сыночка еще и наркоман. Я прямо не нарадуюсь, какой сегодня дивный вечер. Удивительно, как это генерал выпустил эту тикающую бомбу в люди. Я бы на его месте закрыл непутевого отпрыска в рехабе и держал как можно дальше от доверенного мне края. Все-таки пиарщики столько над репутацией работали… Впрочем, бог с ним!

Сейчас меня интересует только моя девочка. Она до сих пор от страха не жива ни мертва. Застыла истуканом и кажется не дышит. И теперь я понимаю, почему. Переживи в двенадцать лет такое… Естественно, от ужаса себя не будешь помнить. Но мне надо привести ее в чувство, и тоже сыграть свою роль, как по нотам. В фойе собралось слишком много зрителей, чтобы обойтись без лицедейства.

-Настя? Привет! – преувеличенно бодро восклицаю, разыгрывая на лице неподдельное удивление. Она, узнав мой голос, мгновенно вскидывает дикий взгляд и несколько секунд непонимающе смотрит.

Ну же, малышка, подыграй мне.