Паранойя. Почему он? (СИ)

Впервые за весь вечер вскидываю на него взгляд, и зверею от насмешки, и вызова в темно-синих глазах.

Ах, ты - хитрожопая скотина! Думаешь, я не поняла, что ты задумал стравить нас?

Он подмигивает, будто говоря: «ну, давай, попробуй помешать!», и я всем своим видом обещаю, что так и сделаю.

Мы выходим на поле, и… игра постепенно так затягивает, что я забываю о своем обещании, горя одним желанием – победить. Наша команда ведет на пару очков, Долговская бесится, однако ему самому почему-то весело. Он подзуживает своих товарищей, и в какой-то момент на поле начинает происходить что-то невообразимое: ругань, подколы, игра против правил, опять ругань. Болельщики визжат от восторга, а я вдруг понимаю, что эта сволочь умело манипулирует нами, разыгрывая целое шоу, когда Илья науськанный его подбадривающими выкриками, начинает стебаться надо мной, выводя меня из равновесия во время подачи. Я стараюсь не вестись на провокацию, но, когда очередь отбивать снова доходит до меня, не выдерживаю и огрызаюсь. Мы цепляемся слово за слово, и это каким-то образом перерастает в ругань, а после в обещание непременно надрать друг другу зад.

И всё… с этого момента Илья пишется, рисуется передо мной, показывая класс. Однако наша команда все равно ведет. И когда я последней отбиваю подачу, и бегу на базу с улыбкой, готовая праздновать победу, в мои ноги вдруг врезается что-то с такой силой, что я, задохнувшись от боли, падаю на поле и обхватив ноги, начинаю кататься, словно припадочная, только бы унять эту жуткую боль.

-Ты совсем еб*нулся что ли, дебил?! – прорезается сквозь стучащий набатом пульс, рев Долгова. От накатившего ужаса, забываю о боли, и открыв глаза, словно в замедленной съемке наблюдаю, как Сережа за шиворот хватает перепуганного Илью, поднимая с земли и встряхнув, словно мешок, отвешивает ему унизительный подзатыльник.

Между ними завязывается потасовка, но к счастью, к ним тут же подбегают мужчины, и разводят по сторонам. Меня оперативно поднимают и заносят на кухню, что –то спрашивают, но я не слышу. Я в таком шоке, что с трудом дышу. Перед глазами на репите последняя сцена, и меня колотит, как припадочную. Не могу поверить. Просто отказываюсь! Это какой-то сюр.

Лариса с Олей суетятся вокруг, обрабатывают мои так и не зажившие, снова содранные колени, и пытаются извиниться.

-Я не знаю, что на него нашло, - всхлипывает Олька. – Наверное, перепил просто и испугался. Этот дурак ведь мог тебе все ноги переломать своим подкатом. У меня чуть сердце не разорвалось, когда он бросился наперерез. Совсем с катушек слетели с этой игрой!

Она еще много чего говорит, но я не в состоянии ее слушать, по-прежнему пребывая в шоке.

***

Отпускает меня только ближе к ночи.

Олька уже видит десятый сон, оставшись ночевать в моей комнате, а я кручусь с боку на бок. Тело ломит, каждую мышцу, будто наизнанку выворачивает, коленки и локти противно ноют, а голова гудит, но спонсором моей бессонницы является, конечно же, не физический дискомфорт.

Я никак не могу отойти от всего произошедшего. Как только закрываю глаза, финал игры пробегает перед мысленным взором, словно кадры на перемотке, и меня вновь начинает колотить. Внутри что-то болезненно сжимается, стоит только вспомнить озверевшего Долгова и по-детски испуганный взгляд Ильи. Его дрожащие губы и отчаянная, доводящая до слез, попытка сохранить хоть какое-то достоинство, рвёт душу на ошметки. Кажется, будто этот унизительный подзатыльник Долгов отвесил не Терёхину, а мне.

Никогда еще я не чувствовала себя так паршиво. Мне до ужаса стыдно. Стыдно, прежде всего, за себя: за свое бездействие и молчание. За свою тошнотворную трусость. Ибо сейчас четко осознаю, что боялась. Малодушно, вне всякой логики, что даже не в силах была выдавить ни звука. Казалось, как только открою рот, все сразу всё поймут… Увидят, что всё наносное, искусственное. Что хорошая, правильная Настя – это ни что иное, как пятьдесят пять килограммов отчаянного, натужного вранья, таящего в себе тонну грязной одержимости, бесстыжего обожания, пошлой тяги и совершенно необъяснимой, уродливой любви.

Настолько уродливой, что становится страшно. От себя самой: от своих желаний, мыслей, чувств… Которые, сколько не дави, а все равно выползают наружу. Но если до вчерашнего вечера мне еще хоть как-то удавалось справляться с ними, то теперь… Теперь я разве что с ума не схожу.

Своей отбитой, ненормальной выходкой Долгов перевернул к чертям весь мой, только-только устаканившийся, мир.

Я до сих пор не могу поверить. В голове не укладывалось, что после того, как сам обозначил границы, он просто взял и на глазах у всех: у своей жены, дочери, друзей отвесил моему парню эту унизительную затрещину, и наверняка бы избил, если бы мужчины не подоспели.

Как это понимать? И надо ли вообще? Я не знаю.

Илье, конечно, не следовало играть против меня столь жестко, но не убивать же его за это.