Параноики вопля Мертвого моря

— Именно это случилось во время Холокоста. Нацисты использовали униформу, чтобы стереть человеческую сущность не только у евреев, но и у немцев.

— Кармель, я же просил.

— Я серьезно. Немцам было нужно очиститься от индивидуальности и стать безличной машиной для убийства, а евреев заставляли пройти через этот процесс для того, чтобы их палачи рассматривали их просто как сырой материал, который годится для смерти и издевательств.

— Кармель!

— Да ты посмотри на фотографии из лагерей смерти. Берут мужчину, а лучше женщину или ребенка, раздевают донага, делают на руке татуировку с номером — и что получается? Порнография. Беспомощный, послушный объект без личности и индивидуальности, готовый к издевательствам и унижениям. Люди, чье единственное предназначение — быть кусками мяса в сумасшедшем празднестве пыток, безликой плотской массой, предназначенной для удовлетворения больных фантазий своих мучителей.

— Кармель, я тут работать пытаюсь.

— А я и говорю о твоей работе. Вы сажаете под замок невинных людей, виновных лишь в том, что они отличаются от какой-то субъективной нормы. Вы требуете, чтобы они приспособились к этим деспотическим правилам поведения, а если они не могут или не хотят — вы удаляете их из общества. Вы заявляете, что они страдают от опасного заболевания, вешаете на них ярлык «безумный», классифицируете их как недочеловеческих существ и запираете. С глаз долой.

Кармель с энтузиазмом излагает такие теории с тех пор, как я с ней познакомился. «Я специализируюсь по религии», — отрекомендовалась она, когда нам случилось сидеть за одним столиком в кафетерии Гуманитарного факультета в особенно шумный полдень. «Я пишу работу о Хроцвите»  [22].

— Кто этот Хроцвит?

— Вы не знаете?

— Не-а.

— Хроцвита — монахиня, поэтесса и садомазохистка, жила в Саксонии и писала сексуально-религиозные пьесы на латыни.

— И когда это было?

— Примерно тысячу лет назад.

— Вон оно что. А я пишу про свирепых инопланетян из далекого космоса, которые странствуют по Галактике и похищают студенток с чересчур развитым воображением, которые пишут про несуществующих монахинь.

Она улыбнулась.

— И еще: они ищут только самых хорошеньких, так что берегитесь.

— Спасибо, — она снова улыбнулась. — Прежде чем будете продолжать, вам кое-что надо обо мне знать.

— Что именно?

— Я замужем.

— Ну и чудесно. Эти инопланетяне, они, в общем, не зациклены на серьезных отношениях. Они просто любят повеселиться.

— В самом деле?

— Да. Они намного прогрессивнее нас.

— Ну тогда — почему бы и нет. Мне нравится все прогрессивное.

— Правда?

— Еще как. Я вам дам свой телефон. На тот случай, если инопланетяне не смогут установить со мной телепатический контакт.

Я понимаю, что это все весьма похоже на плохой диалог из тупенькой комедии для тинэйджеров, но наш разговор был именно таким, и уж если я решил быть честным, я не имею права что-нибудь в нем менять, даже ради книги. Мы тогда болтали больше часа. Я рассказывал ей про языки и хэви-металлические группы, а она мне — о своем муже, который сначала был ее соседом по комнате, который согласился взять ее в жены и освободить таким образом от армии. Незамужние женщины в Израиле служат два года, а замужних от службы освобождают.

Мы виделись почти каждый день, но недавно решили, что наши отношения должны стать чисто платоническими, пока не устранятся трудности, проще говоря, пока не умрет ее муж. Единственной проблемой было то, что каждый раз, когда мы встречались, все заканчивалось именно тем, чем мы по идее не должны были заниматься.

— Позвони мне, когда закончится твоя смена. Если мне не надо будет идти в больницу, заезжай.

Подают ужин: гречневый пирог, яйца вкрутую, салат из лука с латуком и много хлеба. Сладкого сегодня нет. Ассада Бенедикт уже крадется к себе в комнату: скорее всего, будет тайком жевать шоколад.

У Ассады Бенедикт страсть к шоколаду. Она тратит большую часть своего социального пособия на шоколадные батончики — она покупает их в кафетерии. Как-то раз я заглянул к ней в комнату (она думала, что я нахожусь на своем посту) и увидел, что она стоит на кровати и бросает кусочки шоколада Десте Эзре, которая голышом стоит перед ней на коленях на полу. Деста Эзра должна была ртом ловить шоколад, но промахивалась, и Ассада Бенедикт заставляла ее слизывать шоколад с пола, не прикасаясь к нему руками. Они не заметили меня. Ассада Бенедикт в экстазе смеялась. Деста Эзра потела. У нее круглые, полные, довольно большие для ее маленького тела груди с твердыми сосками, и они вздрагивали всякий раз, когда она пыталась поймать кусок шоколада в воздухе. У нее были маленькие темные пальцы на ногах, а на животе еще был детский жирок. На её блестящих круглых ягодицах отражался свет комнатных ламп дневного света.

Я развернулся и очень тихо ушел на пост сиделки, сел за свой стол с пластиковой крышкой и крикнул: «Ассада Бенедикт!»

Наверное, через минуту она появилась на пороге.

— Не ешь шоколад в своей комнате.

— Я не ем шоколад. Я мертвая.

— У тебя в постели заведутся тараканы. Есть можно только на кухне.