Параноики вопля Мертвого моря

Поначалу я и в самом деле болел. Лежал в постели три-четыре дня: астма, гайморит, ангина, — можно притворяться, даже если ты здоров, а затем выпросить еще день на прогулку для полного выздоровления. Потом я стал обходиться без болезней. «Ты хорошо учишься, — говаривала мама, — ты заслужил выходной. Иди, купи себе новую пластинку. Будешь слушать, когда закончишь уроки». Потом она писала записку в школу: дескать я не мог прийти. Если кому-то нужны были подробности, учителя могли позвонить ей, чего они никогда не делали.

Запираю дверь, сажусь в машину, прогреваю двигатель и через минуту-две трогаюсь из города в сторону Тель-Авивского шоссе. На обочине стоят сожженные броневики времен 1948 года. В основном это транспортеры для перевозки солдат, атакованные на пути в осажденный Иерусалим. Как правило, я не обращаю на них внимания — ведь я видел их тысячу раз — но сегодня люди в оранжевых спецовках подновляют их. Их перекрашивают. Краска, имитирующая ржавчину. Я притормаживаю, чтобы приглядеться, но машина позади меня сигналит, и я снова прибавляю газ. Вот так. Нас жгли в Евpoпe, а когда мы спаслись бегством, нас стали жечь здесь. А вот и доказательство — в ржавчине, в нержавеющей ржавчине.

Мне надо заправиться. На улице стоит большая статуя Элвиса. Тут есть сувенирный магазин, где можно купить всякие штуки, связанные с Элвисом. Всякие открытки с фотомонтажом: Элвис посещает Стену Плача, Мертвое море или Голанские Высоты.

— А не подвезете меня в Тель-Авив?

Я заправляю машину. Рядом стоит мужчина лет сорока-сорока пяти. Он ниже меня, на нем грязные ботинки, грязные джинсы, повязанная на животе синяя рубашка и чистая, белая футболка. На футболке четыре маленьких красных силуэта: муравей, паук, богомол, сложивший в молитве ноги, и навозный жук.

— Вы ведь куда-нибудь в армию, так ведь?

— С чего вы взяли?

— Догадался.

— Вы солдат?

— Я-то? Нет.

— В запасе?

— Я — дезинсектор.

Вешаю шланг на место.

— Да я вам заплачу. Я просто никак не могу ждать автобус.

— Не надо мне платить. Просто я еду в Центральный штаб, — говорю я. Я всегда так говорю нежелательным попутчикам. Пусть себе думают, что я — агент под прикрытием, еду на военную базу с секретной миссией, такой секретной, что аж подвезти их не могу.

— Вот туда мне и надо. Спасибо вам.

Он садится в машину. Я чувствую себя не в своей тарелке, если кого подвожу, не знаю почему; такое ощущение, что мне надо извиниться за что-то: за то, что у меня есть машина, что я еду в Тель-Авив, словно бы я отдыхаю, за то, что я не коротышка или не толстый. Ставлю в магнитолу «Metal on Metal» группы Anvil и делаю звук чуть громче, чем мне надо. Не успевает проиграть половина первой композиции, как мой пассажир подает голос. Придется убавить звук.

— Что-что?

— Машину мою завербовали.

— Кто?

— Армия, кто ж ещё?

— Вы сказали вроде, что вы не солдат.

— Да не меня завербовали, а мою машину. Мой новый фургон. Я на таком работаю. И я его только что купил. Значит, у этих уродов есть сведения на все новые фургоны, которые купили в этой стране.

— Дезинсекторский микроавтобус?

— Да. Мой единственный транспорт. Меня ждут люди. Их осаждают крысы. Мне им что сказать, что мой фургон забрали в армию?

— Почему его забрали?

— Большие учения, говорят. Им не хватает полноприводных автомобилей. Слышали когда-нибудь такую чушь?

— Может, у них и были большие учения.

— В жопу такие учения.

— Может, это и в самом деле так. Может, им и вправду не хватает машин.

— Ой, не смешите меня.

— А они имеют право?

— Да естественно, имеют. Имеют право на все, что угодно. Могут завербовать вашу жену, если им взбредет, что у них нехватка женщин на учениях.

— И что вы собираетесь делать?

— А что тут сделаешь? Ничего. Машина была у них две недели. Сегодня позвонили, говорят, можно приехать и забрать её в штаб-квартире.

— И что, вам не предоставили транспорт? Ну добраться туда?

— Не смешите меня. Это армия, а не служба соцобеспечения.

Мы проезжаем через Абу Гош, одну из немногих арабских деревень, которые оставили после сорок восьмого. В Абу Гош хорошие ресторанчики, и иногда я заезжаю туда поесть и попрактиковаться в арабском, но только вот арабы всегда говорят со мной на иврите.

— Вам нравится ваша работа?

— Конечно.

— И никогда не было жалко этих насекомых, что вы убиваете?

— Вот вы едете в Тель-Авив. Вам не жалко бензин, который вы жжёте?

— Бензин — не живое существо.

— Да мне плевать, что они живые. Они причиняют неудобства — я их уничтожаю.

Я прибавляю громкость. «March of the Crabs». Мы покидаем Иудейские горы и въезжаем на Внутренние равнины. Здесь немного теплее. Дождь кончился, и я еду побыстрее: поля, на которых что-то не созрело, мирно выглядящие серебристые резервуары и целые цепочки маленьких, одинаковых, будто из набора, городков. До Тель-Авива всего пятнадцать минут езды, но из-за того, что он находится на Средиземном море, на другом краю страны, а Иерусалим — высоко в горах, близко к Иорданской границе, постоянно кажется, что едешь куда-то очень далеко.

— А вы чем занимаетесь?

— Учусь.

— Закончили?

— Нет ещё. Мне надо написать работу, и тогда всё.