Парашюты на деревьях

У нас было двадцать восемь автоматов — только три радистки были с одними пистолетами. Когда мы выскочили на шоссе, немцы прохаживались, стояли группками и развлекались разговорами. За пулеметами, что были расставлены посреди дороги и повернуты в нашу сторону, никого не оказалось. Значит, наши предположения оказались правильными.

Мы мгновенно обрушили огненный смерч, гитлеровцы не успели опомниться, не сделали ни одного выстрела, как были скошены. Это была редкая удача. Очевидно, немцы не рассчитывали, что нас такая сила, думали, что имеют дело с группой десантников до десяти человек, а тут оказалось втрое больше. Да, группа Максимова приземлилась намного удачнее нас, они не оставили никаких следов.

Позже нам стало известно, что на шоссе осталось тридцать шесть убитых и 9 раненых гитлеровцев.

На место нашего прорыва выезжал сам Эрих Кох. Говорили, что он долго не решался выходить из своего бронированного автомобиля. Потом, когда стянули трупы в одно место и разложили их в длинный ряд, гауляйтер постоял над ними и отдал приказ похоронить всех на специально отведенном месте, для наглядности. Видимо, гауляйтер предчувствовал, что это не последние жертвы задуманной им операции против русских парашютистов.

Не берусь судить, то ли в результате каких подсчетов или независимо от них, но разнеслись слухи, что нас было куда больше, чем в действительности. Эти слухи, обрастая новыми и новыми подробностями, сильно преувеличенными, прокатились по всей Восточной Пруссии.

Боевое крещение на немецкой земле оказалось куда как счастливым для группы Максимова. Да и группе «Джек» пока что везло: за тридцать дней мы потеряли только одного человека — своего командира, капитана Крылатых.

Потерпев столь крупную неудачу на шоссе, гитлеровцы уже не смогли до конца дня продолжать начатую или организовать новую облаву по ту сторону дороги, куда мы проскочили, вырвавшись из окружения. Но мы понимали, что нас постараются блокировать, чтобы с утра снова начать проческу. Мы не спеша уходили подальше от шоссе в глубь леса. На просеках несколько раз раздавались запоздалые выстрелы, но вреда нам они не причиняли. Это мотоциклисты охватывали нас с флангов, заскакивали вперед. Под наши пули они не лезли, их стрельба скорее играла роль сигнализации.

С наступлением темноты обе наши группы совместно вышли из лесу в поле и, сделав круг, опять возвратились в тот самый лес, из которого прорывались днем. Хоть место это казалось самой настоящей западней, зажатой между железной и шоссейной дорогами Кенигсберг — Тильзит и каналом Тимбер, но именно поэтому Шпаков и Максимов правильно решили, что каратели не станут вновь прочесывать лес, из которого мы вырвались накануне. Так оно и было. Весь следующий день гитлеровцы прочесывали лес к югу от шоссе, а нас не тревожили. Люди смогли отдохнуть, подкрепиться — Максимов поделился с нами продуктами.

Вечером группы расстались. Максимов повел своих людей в заданном ему направлении, а мы остались следить за движением вражеских войск и техники на участке Кенигсберг — Тильзит. Так требовал «Центр». Для передачи радиограмм Аня и Зина совершали многокилометровые маневры. Их станции выходили на связь с Москвой в самых неожиданных местах — в поле, у гарнизонов, на окраинах городов, на берегу залива Куришес Гаф.

ПРУССКИЕ ДЖУНГЛИ

Август отсчитывал последние дни. Длиннее, прохладнее становились ночи. Начавшийся листопад напоминал, что осень не за горами. По вечерам, после захода солнца, разносился, перекатываясь эхом в лесу, призывный рев лосей.

Однажды нам довелось видеть бой двух самцов. Мы подошли совсем близко, но, увлеченные поединком, лоси не обращали на нас никакого внимания. Это было на закате солнца. Мы решили разжиться продуктами на каком-либо хуторе. День прошел спокойно. Присутствия солдат в лесу ничто не выдавало. Между прочим, одним из довольно верных ориентиров, по которым мы определяли, есть ли в лесу люди, были птицы и звери. Пернатые всегда криком возвещали о появлении в лесу человека. Этот сигнал опасности воздушных дозорных, чаще сорок и соек, особенно настораживал робких косуль, оленей, которых нам доводилось видеть почти ежедневно, и диких свиней — их здесь казалось больше, чем любой другой живности, они бродили большими стадами, рядом с крупными следами старых секачей было множество поросячьих.