Парашюты на деревьях

Я, конечно, был грязный как черт, пошел к ручью и кое-как умылся.

Зварику ждали молча. Никто первым не хотел высказать предположение, что больше он не придет никогда. Ждали и посыльного из-за канала от Шпакова. Обрадовались, когда услышали шаги. Пришли Шпаков, Мельников, Морозова, Бардышева, Юшкевич.

— Что у вас здесь слышно? — спросил Николай.

— Весь день шла облава между шоссе и железкой. Прорваться никуда не удалось. Разошлись кто куда. Я отлежался под выворотнем. Они, — показал я на Целикова и Овчарова, — отсиделись на елке. Пока нет Юзика.

— Что ж, подождем. Будем надеяться на лучшее, — старался вселить надежду Шпаков. — Если до полуночи не придет, то оставим записку, чтобы ждал кого-либо из нас здесь. Группе приказано вновь идти под Инстербург и Гольдап.

— Отдежурили здесь у железки ровнехонько три недели, — подсчитал Юшкевич.

— Ты что босиком? — спросила подсевшая ко мне Зина. — Натер ноги?

— Да нет, прижали фрицы так, что пришлось сапоги сбросить, — ответил я нехотя. Мое подавленное настроение передалось ей.

— Тяжело вам было сегодня, — посочувствовала Зина. — А у нас было тихо. Хочешь есть?

— Мы все больше суток ничего не ели.

Зина начала готовить бутерброды. Наблюдая за движением ее рук, я заметил, что Зина с трудом удерживала в руке нож.

В лесу начало светлеть. Взошла луна. Из белесой безоблачной выси потянуло холодом.

— К утру может быть заморозок, — согревая дыханием кисти своих рук, сказала Зина. — Зима для меня что смерть. Руки у меня-то обмороженные. Во время блокады под Минском было. Теперь очень боятся холода, пальцы коченеют, не гнутся. Не знаю, как работать буду.

Я взял кисти ее рук в свои ладони. Они были холодные как ледяшки, с шершавой кожей. Подержал их, пока согрелись.

— Ой, как хорошо, тепленько, — прошептала она, расчувствовавшись, но тут же высвободила руки и, будто прося извинения, добавила: — Так и разнюниться можно.

— Пойдем, ребята, — сказал Шпаков, когда мы окончили жевать. — Порядок движения тот же, что и раньше. Замыкающим вместо Зварики станешь ты, Иван Семенович.

— Ладно, — ответил Овчаров.

Осторожно ступая босиком, я занял свое место.

— Ты почему босой? — спросил Целиков.

— Потому что обуться не во что.

— Что? Сапоги бросил? — не поверил он.

— Пришлось, так и бросил.

— Такие сапоги бросил! — в серцах возмутился Иван Андреевич. Он нагнулся и похлопал рукой по голенищам своих сапог. — Ты, брат, дал маху. Таких больше не сыщешь. Смотри, юхть-то какая! Любота. Не иначе монгольская. Я слыхал, как у них скот нагуливают. Помогают нам теперь монголы и мясом, и шерстью, и вот — кожа от них. Сапоги отличные. До конца войны хватит, до самого Берлина дойду в них, если суждено, конечно.

— Черт с ними, с сапогами, — рассердился я, — голова дороже. Разве не добуду себе в Германии пару сапог.

— Э, нет, что ни говори, таких не добудешь, — стоял на своем Иван. — Такие сапоги, как эти, я в зубах бы нес, но не бросил.

— Да черт с ними, что ты пристал.

— Так вот в поход идем, а ты — босиком. Много находишь, да! Ты вот что: давай рукава от моей теплухи отдернем — натянешь и как-нибудь дотопаешь до первого хутора, а там прибарахлишься. Мы быстро превратили его теплуху в жилетку. Перевязали концы рукавов и получились мягкие теплые чулки, в которых было не ахти как удобно идти — беспрерывно сползали, — но не босиком.

У шоссе, которое днем было забаррикадировано автомашинами, Шпаков остановил группу.

— Пойдем проверим, что там, — сказал он мне.

— Нам лучше идти по обочине просеки, меньше шуму будет, — предложил я ему.

— Нет, пойдем вдоль реки. — У Шпакова были свои соображения — у реки, на низком влажном грунте, противник вряд ли устроит засаду: окопчик в земле не выроешь — вода.

Шоссе было совсем рядом — уже виднелась освещенная луной полоска асфальта. Прошло несколько автомашин. Громыхая коваными колесами, проехала тяжелая крытая фура.

Луна осветила придорожный столб, и мы заметили возле него что-то светлое на фоне темного леса.

— Что бы это такое могло быть? — прошептал Николай. — Давай посмотрим.

Мы подползли и увидели в одном нижнем белье человека.

Он висел головой вниз весь окровавленный. На шее у мертвого осталась обрезанная петля из толстой веревки.

Мы попятились назад — могла быть засада.

— Зварика?! — произнес Шпаков, когда мы отошли.

— Он, — подтвердил я.

Вернувшись к группе, Шпаков при свете луны составил радиограмму:

«11 сентября пехотные части окружили лес западнее Миншенвальде. Весь день шла облава. Прорвать кольцо не удалось. Группа рассеялась по лесу. Погиб Зварика».

— Передайте, девушки, — протянул он листок Зине.

Погиб наш Юзик Зварика. Мы потеряли еще одного товарища.

НАВСТРЕЧУ ФРОНТУ

Теперь уже известно, каким мощным рубежом был укрепленный район «Ильменхорст», особенно на инстербургском направлении. Инженерные сооружения в сочетании с рельефом местности давали основания немецкому командованию считать его неприступным.