Парашюты на деревьях

— Геноссе! — воскликнул он. — Солдаты от нас уехали, в доме остались только я и «муттэр». Давайте вместе встретим Новый год. Райчук придет.

Так перед новым 1945 годом мы собрались с нашими немецкими друзьями за праздничным столом. «Муттэр» спекла пироги, поджарила свинину. Август принес из кладовой настойку. Пришел Райчук. Между нами было полное доверие, теплые, товарищеские отношения. Не было только торжественности, праздничного настроения. Шла война, и каждый был обеспокоен чем-то своим. «Муттэр» все вспоминала Отто, которого послали на фронт. С дороги он прислал одно письмо. И теперь о нем ничего неизвестно. Никто из нас не знал, что принесет завтрашний день. Одно было только ясно — новый год принесет конец войне.

Когда стрелки накрыли одна другую на цифре двенадцать, мы подняли свои рюмки с вишневкой. Можно было это сделать под звон Кремлевских курантов, но мы не рискнули разворачивать нашу радиостанцию.

— За победу Красной Армии! — произнес тост Шиллят.

За столом вели отнюдь не праздничный разговор. Райчук горевал, не зная, что делать, если поступит приказ об эвакуации. Семья у него большая. Землянку в лесу он не построил — болел. Не сделал этого и Шиллят — был в фольксштурме.

— Мы с «муттэр» решили никуда не двигаться. Если выгонят из дому — переждем в лесу, пока прокатится фронт.

В эту же ночь кое-что новое выяснили у наших друзей об устройстве обороны на Земландском полуострове, севернее Кенигсберга.

Дня через три к Шилляту прибежала одна из дочерей Райчука. Она была сильно взволнована. Оказывается, полиция производит обыски на хуторах, которые поближе к лесу, — ищет русских пленных, сбежавших во время перевозки их отсюда в глубь Германии.

Шиллята это тоже встревожило: можно было предполагать, что не обойдут и его дом. Он запряг лошадь в повозку, мы легли на ее дно, а сверху прикрылись соломой. Так мы выехали в лес. В безлюдном месте Шиллят дал нам сигнал вылезать.

— Как только тревога уляжется, приду за вами в квартал № 252,- пообещал он.

— Может, нам попробовать самим перейти фронт, — поделился я своей мыслью с «партайгеноссе».

— Ни в коем случае не делайте этого, — разубеждал он нас. — Солдат кругом полно. Холод, следы. Я полагаю, ждать осталось недолго. Лучше переждать здесь — иначе пропадете и вы и все то, что мы смогли собрать.

Мы начали углубляться в лес. Сначала шли по целине, встречая только следы диких кабанов, лосей, косуль. Но за одной просекой по снегу были видны человеческие следы, они шли параллельными цепочками.

— Прочесывали, — заметил Генка.

Я пригнулся и по-охотничьи пощупал, свежи ли они.

— Затвердели уже — старые следы, — пояснил я Генке. — Оно и лучше, что была проческа, — теперь и наши следы не будут заметны среди этих.

Вечером подошли к землянке. Дул колючий северный ветер. Вершины деревьев качались, шумели. Забираться в холодную землянку не хотелось. Судя по следам, немцы не обнаружили ее во время прочески — прошли мимо. Прожили три дня, подкрепляясь хлебом и салом, которые дал нам на дорогу заботливый хозяин. Воды не было — утоляли жажду снегом.

На четвертый день пришел «партайгеноссе».

— Хватит мерзнуть — пойдем ко мне. Я приготовил для вас за эти дни такое местечко, что ни один полицай не пронюхает.

— У вас был обыск? — поинтересовался я.

— Нет, — бодро, с оптимизмом ответил Шиллят. — Мой дом дал Гитлеру эсэсовца Отто. Получается, что теперь это надежный дом.

Шиллят действительно приготовил нам убежище на чердаке под толщей соломы. Незаметный вход был проделан как с чердака дома, так и из сарая, над яслями коня. Из сарая имелась дверь в гумно, из которого можно было свободно выйти в поле и дальше — в лес.

В тайнике мы прожили еще несколько дней. Хозяин приносил нам пищу с неизменными словами: «Это вам прислала „муттэр“».

Долгожданный день наступил 13 января. Мы спустились в сарай и почувствовали, как под ногами дрожала и гудела земля.

Возбужденный прибежал к нам Шиллят, а за ним и «муттэр».

— Началось! — воскликнул он.

— Быстрее бы все это пронеслось, — зашептала «муттэр», — господи, убереги моего Отто!

Артиллерийская канонада не стихала более часа. Когда она кончилась, начало светать. Мы залезли на чердак и начали через щели наблюдать за шоссе, которое проходило от нас на расстоянии километра, за лесничеством, и хорошо просматривалось.

Только к вечеру началось движение. Сплошным потоком потянулись на запад высокие военные фуры, обтянутые брезентом. В повозки были запряжены толстозадые битюги. Шли и ехали на велосипедах беженцы. Этот поток не прекращался неделю. То и дело появлялись в воздухе наши штурмовики. Они висели над шоссе, громя колонны войск, автомашины, танки. Высоко в небе шли на запад тяжелые бомбардировщики. Их сопровождали истребители.

18 января в дом Шиллята зашел солдат. Это был его надежный «геноссе», как он сам сказал. Рота, в которой он служил, понесла потери, и остаткам ее было разрешено отступить за реку Дайме. Шиллят привел этого солдата к нам в сарай.