Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

Врач-агнец должен всей своей жизнью отличаться от врача-волка, для которого деньги и общественное положение представляют большую важность, чем исследование и лечение в свете природы и наследия Христа. Он должен сторониться тщеславия, превозношения и удаляться от многословия. «В чем состоит речь врача? Да, да и нет, нет – вот основное содержание его речи, и этим подобает ему ограничиваться. От него ожидают фундаментальных знаний свойств различных лекарств и путей лечения. В этом случае и произносимое им „да“ будет твердым и однозначным». Врач находится в состоянии перманентного роста. Он «должен стремиться к целостности, стоять на прочном основании» (VIII, 211) и каждую минуту использовать для умножения своих знаний (VIII, 214). Нравственная ценность, которая связывает в единую цепочку научный статус, практику и этику, зовется верностью: «В бездонных глубинах, где находится основа каждого хорошего врача, возрастает и входит в состояние совершенства верность. Не половинчатая, раздробленная или разделенная на части, но целостная и совершенная верность!» (VIII, 213).

Глава III Дверца в мир духов

Мы говорим о том, что и в воде скрывается целый мир, в котором существуют такие же люди…

(I, 250)

Из жития Николауса фон Флю мы узнаем о видении, которое однажды посетило святого отшельника. Он увидел площадь, заполненную народом. Все люди были заняты работой, однако нельзя было понять, чем они заняты. Справа стоял навес, внутри которого просматривалась дверца, ведущая в кухню. Из кухни состоящая из четырех ступеней лестница вела к фонтану, из отверстий которого вытекали вино, мед и масло. Шум от струящихся потоков наполнял все здание. Отшельник, наблюдавший эту картину, был удивлен бедностью, которая сквозила в лицах и одежде людей, толпившихся на площади. Казалось, им ничего не стоит пройти на кухню и приникнуть к фонтану. Однако, несмотря на искрящиеся потоки, шум от которых стоял в ушах, люди продолжали свой бесполезный труд. Наконец, пришел какой-то человек и перегородил площадь оградой с решетками. Вставши перед ней, он сказал: «Я не позволю никому пересечь эту ограду. Всякий, кто захочет перейти площадь, должен будет заплатить мне пфенниг». Но даже после этих слов никто не подумал о том, чтобы побежать на кухню и зачерпнуть из фонтана ценную жидкость. Вдруг людная площадь сменилась пустыней. Оглядевшись вокруг, брат Клаус узнал окрестности своей кельи. Тут отшельник понял, что фонтаном из видения был он сам. [398]

Это параболическое видение, которое в более позднее время было бы истолковано как символический образ швейцарского изоляционизма [399] , служит выражением скорби отшельника о том, что люди, охваченные корыстолюбием (центральное понятие в медитационных упражнениях брата Клауса), не замечают и не слышат ничего прекрасного и высокого. Они упускают из виду свое настоящее богатство, даже если оно слепит им глаза, подобно солнцу, и шумит, как рейнские воды. Согласно воззрениям отшельника из Обвальдена, не только корыстолюбие [400] побуждает людей отворачиваться от правды. Погруженные в «алчность и сладострастие», они даже не хотят повернуть свои лица к правде, один вид которой, подобно взгляду проницательного мужа, проникающему прямо в душу, заворожил бы их и приковал бы к себе. О «корыстолюбии» в связи с визионарными впечатлениями говорит и Гогенгейм. Он рассуждает о видениях, которые, по его словам, нередко видят простые люди, рудокопы и пастухи, в альпийских горных районах. Среди прочего Гогенгейм рассказывает и о городском писце Люцерна Ренварде Кизате, жившем в XVI веке, которого также посетило видение. [401] В том, что увиденные образы не были по достоинству оценены видевшими их людьми, он винит именно корыстолюбие. Такие элементарные духи, как сирены, нимфы и русалки, «должны играть роль большого зеркала, поставленного перед человеком. Однако люди обычно не обращают внимания на суть подобных вещей» (XIV, 139). В «русалках, гномах и им подобных… при их правильном восприятии… действует Бог, который творит удивительные вещи в своих созданиях» (XIV, 138). Указанные образы, мотивы которых можно найти в некоторых видениях брата Клауса и альпийских сагах, могут восприниматься как манифестация пугающих, но в ряде случаев и радостных эротических чар. В знаковом отношении они простираются далеко за области чувств и зрительного восприятия. Обращает на себя внимание ранжированный порядок ценностей, представленный, к примеру, в популярном и широко цитируемом заговоре нимф: