Остаток вечера Макар скоротал за просмотром телевизора, перед этим поужинав лапшой быстрого приготовления и бутербродом с колбасой. Он умел готовить, причём неплохо, но в последнее время не утруждался, ел то, что можно приготовить на скорую руку. Точнее, на очень скорую. Обленился. Это касалось и занятия спортом. Раньше бегал по утрам, занимался на брусьях и турнике на площадке за домом, а теперь ограничивался гантелями и изредка отжиманием от пола. Правда бывали моменты, когда на него накатывало воодушевление, и он принимался лупить по боксёрской груше, что висела в углу гостиной, однако такие порывы случались всё реже и реже. И Макар не говорил себе, что скоро возьмёт себя в руки и снова начнёт бегать и заниматься на брусьях и турнике. Как-никак это были планы на будущее, а их он отвык строить.
Стрелки часов на стене показывали без пяти одиннадцать, по телевизору шёл детективный сериал с комедийным уклоном, на экране то и дело мелькал Гоша Куценко в полицейской форме. Макар лежал на диване, его глаза слипались, и он уже давно перестал улавливать суть сериала. Это был типичный для него вечер – далёкий от изысков ужин, диван, телевизор. С друзьями, которые раньше иногда заходили в гости, он отношений больше не поддерживал, а с кем-то и рассорился. Мысли, что не мешало бы куда-то сходить самому, развлечься, его не посещали. Макара устраивали скука и одиночество, а разнообразие вызывало дискомфорт.
Он взял пульт, убавил звук телевизора до тихого бормотания, устроился на диване поудобней и закрыл глаза. Перед внутренним взором возник зелёный в белый горошек зонтик. Под порывами ветра тот катился по полю, покрытому унылым ковром их чахлой травы. А потом зонтик взмыл и полетел, вращаясь, как юла, к затянутому серыми тучами небу. Он становился всё меньше, меньше, пока не превратился в крошечную точку.
«Странное видение», – подумал Макар. И уснул.
Проснулся от боли в запястье – в кожу, словно сотни мелких иголок вонзались. Он поморщился, откинул покрывало, сел на диване, тряхнул головой, избавляясь от дремотного состояния и, включив торшер, уставился на руку. Пятно на запястье было пунцового цвета с ярко-красными, как расплавленная лава, прожилками. Охнув, Макар повернул руку и так и эдак, не веря своим глазам и ощущая, как страх овладевает сознанием. Мелькнула мысль позвонить в «скорую». То, на что он сейчас смотрел, было явно никаким не раздражением после удара током. Но тогда что это за хрень?! Его бросило в жар. В каком-то порыве он принялся судорожно тереть пальцами пятно, словно оно было всего лишь наклейкой вроде искусственной татуировки.
– Твою-то мать! – вскочив с дивана, процедил Макар сквозь зубы. Чем сильнее он тёр пятно, тем страшнее ему становилось. Красные прожилки, впечатанные в пунцовое образование, становились всё ярче.
«Скорая!» – вспомнил он.
Но от мысли о вызове скорой помощи его отвлекли скрипучие звуки, которые как будто ворвались в пространство комнаты со всех сторон. Казалось, вокруг заработали невидимые, но мощные механизмы – проворачивались несмазанные шестерни, натужно кряхтели и повизгивали ржавые поршни. От этих звуков у Макара зубы заныли, кожа покрылась мурашками, голову, словно тесным обручем стянуло. Творилось что-то непонятное. Как и прошлым вечером в парке Макару почудилось, что он балансирует на краю пропасти. Скрип и скрежет становились всё громче, добавился звук, как если бы кто-то раздирал и комкал листы металла. Воздух стал густым, Макару казалось, что тот его стискивает, не позволяя сделать вдох. Мерцал экран телевизора, по стенам, потолку, мебели скользили резкие тени.
Макар зажмурился, зажал ладонями уши, попытался внушить себе, что всё это сон – отрубился на диване и спит, спит, спит, и никак не может проснуться! Однако внушение не работало. Звуковой хаос, боль в руке и страх не позволяли обмануться. Он распахнул слезящиеся глаза, с трудом сделал хриплый вдох, а потом с ужасом увидел, что с комнатой начала происходить какая-то запредельная метаморфоза. Исчезали, словно растворяясь в пространстве, предметы: пропали часы на стене, книги на полках, декор, грязная тарелка на столе, кружка, канула в небытие боксёрская груша в углу, гантели. Фотография Кати стала бесцветной, прозрачной. Овальное зеркало возле шкафа подёрнулось дымкой и растворилось, как льдина при сильной жаре, не оставив после себя и намёка.
«Я сошёл с ума!» – решил Макар, медленно поворачиваясь на месте. Его глаза едва ли из орбит не вылезали от изумления. На лбу блестела испарина, правая щека нервно подёргивалась.
Занавески стали прозрачные, как полиэтилен, исчез рисунок на обоях и ковре, жёлтый плафон торшера выцвел за считанные секунды и пропал.