Паразиты

Мария представила себе Чарльза... как он выглядел в те дни. Стройный, худощавый, без привычки сутулиться, которую приобрел в последнее время, без намека на животик. Светлые, волнистые волосы. Без проседи. Кожа истинного англичанина, румяная, но по-юношески румяная. Кожа отличного наездника и ватерполиста. И непременно два раза в неделю в четвертом ряду партера подавшаяся вперед фигура - рука, облокотившаяся на колено, поддерживает голову... после спектакля стук в дверь уборной... ужин в городе. Полумрак машины. "Алвис". Красные сиденья, черный плед, которым она укрывает ноги, чтобы не замерзнуть.

В тот вечер, когда Чарльз впервые пригласил ее поужинать с ним, он сказал, что перед сном всегда читает "Смерть Артура" Мэлори*.

- Почему бы не сделать по этой книге пьесу? - сказал он ей. - Почему бы какому-нибудь автору не написать историю любви Ланселота и Элейны*? Вы могли бы сыграть Элейну?

- Да, - сказала она. - Я с удовольствием сыграла бы Элейну.

И пока он пересказывал ей истории из "Смерти Артура" - на это ушел почти весь ужин - а она слушала и кивала, мысли ее были заняты свадьбой, на которой она присутствовала на прошлой неделе, но не в церкви Св.Маргариты, а в церкви Св.Георга на Гановер Сквер... мальчики-хористы в белых одеяниях под белыми в оборках стихарями... церковь утопает в лилиях. С хоров несется "Голос, пронесшийся над Эдемом".

- Слишком далеко от нас рыцарский век, слишком давно ушел он в небытие, - сказал Чарльз. - Если бы война не уничтожила цвет моего поколения, мы бы его возродили. Теперь поздно. Нас осталось слишком мало.

Невеста в церкви Св.Георга была в белом с серебром. Когда, откинув вуаль, она спускалась по ступеням паперти, все бросали конфетти. На приеме в Портленд Плейс* были длинные столы со свадебными подарками. Огромные серебряные чайники. Подносы. Абажуры. Новобрачные стояли в конце длинной гостиной и принимали гостей. Перед тем как отправиться в дорогу новобрачная переоделась в синее платье и набросила на плечи мех чернобурой лисы. "Это тоже свадебный подарок", сказал кто-то Марии. Новобрачная помахала из окна машины. На ней были новые белые перчатки до локтей. Мария представила себе, как горничная разглаживает их и вместе с замшевым ридикюлем, тоже подарком, подает новобрачной, подумала об оберточной бумаге на полу. Новобрачная улыбается, думая лишь о том, как бы поскорее уехать вместе с мужем...

- Беда в том, - сказал Чарльз, - что Ланселот всегда казался мне несколько посредственным. Как он флиртовал с Гвиневрой*. Без сомнения, она сама увлекла его и позволила... А вот Парсифаль*, он был самым достойным в этой компании. Помните, тот малый,который нашел Святой Грааль*?

Мария Делейни... Мария Уиндэм... Достопочтенная миссис Чарльз Уиндэм...

Двенадцать лет назад. Двенадцать лет - большой срок. И беда в том, что она, Мария, такая же посредственность, как Гвиневра, а Чарльз по-прежнему остается Парсифалем и все так же стремится отыскать Святой Грааль. Сейчас Парсифаль наверху, в ванной, и пускает воду.

- Ума не приложу, - грустным голосом проговорила Мария, поворачивая кольцо Найэла. - Как я могла бы все изменить, если бы нам было дано вновь прожить эти годы. По крайней мере, я всегда была честна с Чарльзом. Во всем до мелочей.

- Каких мелочей? - спросил Найэл.

Мария не ответила. Да и что могла она ответить?

- Ты говоришь, я хамелеон, - наконец заговорила она. - Вероятно, ты прав. О себе трудно судить. Во всяком случае я никогда не пыталась изображать из себя достойную особу. Я хочу сказать, по-настоящему достойную, как Чарльз. Я изображала из себя кого угодно, но только не это. Я дурная, я безнравственная, лживая, я эгоистична, часто язвительна, порой недобра. Все это мне известно. Я не обманываюсь на свой счет и не приписываю себе ни единой, даже самой пустяковой добродетели. Разве это не говорит в мою пользу? Если я завтра умру, а Бог, действительно, существует, и я предстану пред ним и скажу "Сэр" или как там обращаются к Богу, "это я, Мария, самая ничтожная из земных тварей" - это будет честно. А ведь честность кое-чего стоит, не так ли?

- Как знать? - сказал Найэл. - Странная она штука. Ведь неизвестно, что Богу по душе, а что нет. Честность он может принять за бахвальство.

- В таком случае я погибла, - сказала Мария.

- Думаю, ты погибла в любом случае, - сказал Найэл.

- Я всегда надеюсь, - сказала Селия, что любому могут проститься его грехи, ведь каждый, пусть очень давно, но сделал что-то хорошее и забыл об этом. Разве не сказано в Библии: Всякий, кто даст ребенку чашу холодной воды во имя мое будет прощен*.

- Я понимаю, что ты имеешь в виду, - сказала Мария с некоторым сомнением, - но не слишком ли это аллегорично? Каждый из нас должен дать людям что-нибудь заменяющее чаши с водой. Чаши - это всего-навсего обыкновенная вежливость. И если это все, что нам следует сделать во имя спасения, то к чему беспокоится?