Паразиты

- Согласна, - сказала Мария. - Я имела в виду детей. - Она открыла дверь своей комнаты и включила свет. - Во всяком случае, Папа правильно сделал, что умер в Лондоне. Он был частью Лондона в большей степени, чем любого другого города. И правильно, что он умер вовремя. До того, как мир сделался таким унылым.

- А кто говорит, что мир сделался унылым? - спросил Найэл.

- Я, - сказала Мария. - Ни былого блеска, ни жизни, ни веселья. - Она открыла платяной шкаф и задумчиво посмотрела внутрь.

- Дело в в озрасте, - сказала Селия. - Я не сетую на то, что мне далеко за тридцать, на мне это не слишком сказывается, но, возможно, для тебя и Найэла...

- Я тоже не сетую, - сказал Найэл. - И в восемьдесят пять можно сидеть и бездумно глядеть на воду. Или сидеть на скамейке и дремать. Ничего другого я никогда и не хотел.

Из-за двери детской послышались взрывы смеха.

- Они слишком вульгарны, - сказала Мария.

- Значит, Полли внизу, - сказал Найэл.

- Пожалуй, я загляну к ним, - сказала Селия.

Мария пожала плечами.

- Я собираюсь принять ванну, - сказала она. - Если опоздаю, объясните Чарльзу причину. И она захлопнула дверь.

Найэл улыбнулся Селии.

- Ну? - сказал он. - Забавный выдался денек.

- Мы так ни к чему и не пришли, разве нет? - сказала Селия. - Так ничего и не добились. Возможно, копанье в прошлом, действительно, ничему не помогает. Как бы то ни было, мои чувства с тех пор не изменились. Хоть мы и постарели. Хоть мир и сделался унылым.

- Ты и внешне не изменилась, - сказал Найэл. - Но может быть только для меня. Вот этой седой прядки в твоих волосах уже несколько лет.

- Не опоздай к ужину, - сказала Селия. - Для меня было бы ужасно оказаться наедине с Чарльзом.

- Не опоздаю, - сказал Найэл.

Тихонько насвистывая, он пошел по коридору к комнате для гостей, где всегда останавливался.

Мы были молодые, веселые мы были.

Всю ночь мы на пароме туда обратно плыли...

Найэл не знал, почему запоминает всякую всячину. Почему в любое время дня и ночи у него в памяти всплывают обрывки стихотворений, разрозненные рифмы, незаконченные предложения, сказанные давно забытыми приятелями. Вот как сейчас, когда он переодевается к ужину в комнате для гостей в Фартингз. Он снял твидовый пиджак и повесил его на столбик кровати. Закинул тяжелые ботинки в угол и протянул руку за американскими теннисными туфлями, затем вынул из чемодана чистую рубашку и шейный платок в горошек. Положить в чемодан галстук он не удосужился. Когда бы не приезжал Найэл на выходные в Фартингз, он никогда не утруждал себя разборкой чемодана. Куда как проще оставить одежду - а много он никогда не привозил - сложенной в чемодане, чем раскладывать по ящикам комода или развешивать по шкафам. Этому, как и многому другому он научился у Фриды. "Бери то, что можешь унести на спине, обычно говорила она, это экономит время и нервы. Не бери лишнего. Не забивай территорию. Здесь наш дом всего на два-три дня. В этой мастерской, в этих меблированных комнатах, в этом гостиничном номере".

А их было много. Грязных, обшарпанных, без edu conrante*, без salle de bain**. Потом получше, где горничная спрашивала, не нужно ли preparer le bain***, что всегда обходилось в лишних десять франков, хотя вместо воды лился кипяток, полотенце было слишком мало, а на кровати громоздилось нечто напоминающее чудовищный пуф, обшитый кружевами. Однажды они выложили всю наличность и сняли номер люкс в роскошной гостинице - настоящем дворце - в Оверне*, поскольку Фрида заявила, что ей надо пройти курс лечения. Зачем, ради всего святого, Фриде понадобилось проходить курс лечения? Она вставала в восемь утра и отправлялась не то пить воду, не то принимать душ - Найэл так и не выяснил, что из двух; а он по своему обыкновению лежал в кровати до ее возвращения где-то в середине дня и читал от корки до корки всего Мопассана - в одной руке книга, в другой плитка шоколада.

* Вода (фр.).

** Ванная (фр.).

*** Приготовить ванну? (фр.).

Днем он обычно заставлял ее подниматься на гору. Бедная Фрида. У нее вечно болели лодыжки, и она терпеть не могла пешие прогулки. А еще он сочинял устрашающие скандальные истории о постояльцах гостиницы и рассказывал их Фриде в ресторане. В таких случаях она толкала его ногой под столом и говорила шепотом:

- Может быть, ты успокоишься? Нас вышвырнут отсюда.

Она изо всех сил старалась напустить на себя величественный вид, но сама же вдребезги разбивала его тем, что скидывала под столом туфли, и их поиски сопровождались громким шарканьем и энергичными телодвижениями. А потом эта меланхоличная гостиница в Фонтенбло*, где сохранившие девство старые девы возлежали в шезлонгах, а Найэл целыми днями играл на рояле, пока они не пожаловались на него управляющему. Самую серьезную жалобу принесла дама, чей шезлонг находился на самом большом расстоянии от комнаты с роялем. Ах, каким извиняющимся тоном разговаривал с Найэлом управляющий: