Парень, который будет жить вечно

Что ж, мне было чем заняться. Дел много, хотя большинство из них не так уж важны.

Единственное дело, которое имело для меня значение — это присмотр за тем, что происходит на небольшом острове, на Таити, где я живу, когда оказываюсь дома. Прекрасное место — особенно после того, как я его преобразовала. Здесь то, что можно более или менее назвать моей семьей, и, когда я отсутствую, я по этой семье скучаю.

Но есть и другие важные вещи — например, проводить время с Биллом Тарчем. Тарч, не говоря уже о многих других, которые остались в прошлом, очень приятный мужчина. Еще то, что я могу купить за деньги, а также то, на что я могу употребить власть, которую мне дают эти деньги. Если учесть все это, мне есть чем заняться в жизни. И многого я еще могу ожидать в будущем, особенно если позволю Гипатии уговорить меня и получу бессмертие.

Так почему же мне не хочется ничего этого?

В том-то и беда с вопросами, на которые я не могу получить ответа. Я продолжаю задавать их себе снова и снова.

Когда я вернулась на свой корабль, меня ждала Гипатия — видимая, полное трехмерное изображение; она сидела в моей каюте в кресле римского стиля, одетая в платье по моде пятого века.

— Значит, теперь тебе твоя инвестиция нравится? — оживленно спросила она.

— Отвечу через минуту, — сказала я, направляясь в туалет и закрывая за собой двери. Конечно, Гипатии все равно, закрыта дверь или открыта. Когда я на корабле, она всегда может меня видеть и, несомненно, всегда видит, но если машинный разум действует и выглядит по-человечески, я хотела бы соблюдать приличия.

Отсутствовала я недолго, но именно это было главной причиной моего возвращения на корабль. Терпеть не могу писать в невесомости, в этих жутких туалетах. В моем туалете, как и во всем корабле, Гипатия поддерживает необходимое для моего удобства тяготение. К тому же мне неприятно пользоваться чужим туалетом, а Гипатии нравится исследовать мои выделения, проверяя, здорова ли я.

Чем она и занималась, пока я была в туалете. Когда я вышла, Гипатия как будто не трогалась с места, однако спросила меня:

— Ты хочешь питаться у них?

— Конечно. А что?

— У тебя несколько снизился уровень полиглицеридов. Лучше, если для тебя буду готовить я.

Дразня ее, я сказала:

— Джун Терпл говорит, что Ганс готовит лучше тебя.

— Нет, она сказала, что он хороший повар, — поправила Гипатия, — но и я не хуже. Кстати, я уже связалась с ним, так что если хочешь узнать что-нибудь об экипаже…

— Нет, не об экипаже. Но Звездный Разум говорила что-то о Ребекке Шапиро. Кто она такая?

— Этих данных в базе «Феникса» нет, Клара, — сказала она укоризненно. — Однако…

Она превратила стену моей каюты в экран, и на нем появилось лицо; в то же время Гипатия принялась излагать биографию Ребекки Шапиро. Оперная певица, прекрасное драматическое сопрано, блестящее будущее — но при авиакатастрофе повредила гортань. Гортань восстановили, она годится для большинства целей, но петь «Царицу ночи» Ребекка больше никогда не сможет. Убедившись, что ее жизнь на Земле разрушена, Ребекка записалась в мою программу.

— Есть еще вопросы? — спросила Гипатия.

— Не о Ребекке. Мне интересно, почему тот корабельный мозг назвали Гансом.

— О, это была идея Марка Рорбека: он хотел назвать его в честь одного из пионеров программирования. Но ведь имя не имеет значения, верно? Почему ты назвала меня Гипатией?

На это у меня был ответ.

— Потому что Гипатия Александрийская была мерзкой умной шлюхой. Точно как ты.

— Хм, — произнесла она.

— А еще она первая знаменитая ученая женщина, — добавила я, потому Гипатия очень любит разговоры о себе.

— Первая известная женщина-ученый, — поправила она. — Кто знает, сколько было женщин, о чьих достижениях мы не знаем? В вашем древнем мире у женщин было не очень много возможностей — как и сейчас, кстати.

— Но предполагается, что ты была красавицей, — сказала я. — И к тому же девственницей.

— Совершенно добровольно, Клара. Даже эта древняя Гипатия ни во что не ставила плоть и плотские удовольствия. И я не просто умерла. Меня жестоко убили. Стояла холодная весна 450 года от Рождества Христова, и толпа проклятых монахов разорвала меня на куски, потому что я не была христианкой. Во всяком случае, — закончила она, — это ты выбрала для меня личность. Если бы ты хотела, чтобы я была кем-то другим, ты дала бы мне другую личность.

Она улыбнулась.

— Я еще могу это сделать, — напомнила я. — Может, подойдет Жанна д’Арк?

Она содрогнулась от мысли, что придется стать христианкой, а не богобоязненной римской язычницей, и сменила тему.

— Не хочешь ли, чтобы я связалась с мистером Тарчем?

Я хотела и не хотела. Я еще не готова была с ним поговорить. И поэтому покачала головой.

— Все думаю об исчезнувших существах, которых мы собираемся воскресить. У тебя есть записи хичи, которые я еще не видела?

— Еще бы! Больше, чем ты сможешь просмотреть.

— Тогда покажи.

— Конечно, босс, — сказала она и исчезла, и в то же мгновение я оказалась на выступе скалы. Передо мной расстилалась зеленая долина, по которой передвигались какие-то необычные животные.