На восьмой день, когда я заснул, то почти сразу был вырван диким воплем искина, который прилетел мне прямо в слуховой центр мозга: тут бы и мертвый проснулся.
«БОЕВАЯ ТРЕВОГА! ЛАЗЕРНОЕ ОБЛУЧЕНИЕ!»
— А?! Что?! Какого хрена?!
«БОЕВАЯ ТРЕВОГА! ЛАЗЕРНОЕ ОБЛУЧЕНИЕ!»
Так, стоп, спокойно, у меня противоракетная система — шесть шестиствольных пушек калибра тридцать миллиметров, с шрапнельными снарядами. Установлены так, что в любую точку пространства могут быть нацелены минимум две. До ближайшего корабля километров триста, ракетная атака не прокатит.
— Источник облучения? И, мля, говори мне в уши, а не в голову!
— Корабль «Цвет Сакуры», — доложил искин.
Японец, значит.
— Характер облучения?
— Пульсирующий.
— Подключи меня к облучаемому сенсору.
Дистанция — километров пятьсот, я иду в хвосте «каравана» и с краю, он в середине. Хорошее оборудование, если он может удерживать луч на цели с пяти сотен километров… Свет лазера прерывистый… Черт, это же Морзе!
— Искин, это азбука Морзе. Расшифруй сигнал.
— Расшифровываю. Неудача, сигнал нечеткий, сообщение нечитаемо. Повторяю попытку…
— Выведи на виртуальный экран.
— Вывожу.
Я едва не заржал: мой ИИ это не «искусственный интеллект», а «исключительный идиот». На экране — этот экран, правда, только в моем мозгу, потому что экранчики в кабине не очень удобны — вполне себе читаемый текст. Искин сел в лужу только потому, что текст оказался русский, написанный латынью.
— Смотри, искин, это русский текст, переданный через латиницу. Это частота, протокол шифрования «Дамокл», ключ «Франкенштейн», смещение ключа четыре… Ну-ка, выйди на эту частоту, запусти указанный протокол с ключом и смещением.
— Выполняю.
«… вызывает „Прометея“, прием. „Сакура“ вызывает „Прометея“, прием…».
И голос, что характерно, с акцентом, но вполне приличный русский язык.
— «Прометей» на связи, прием.
— О, наконец-то, — отозвался японец. — С кем я говорю?
— С капитаном корабля.
— Отлично. Я — капитан «Сакуры», говорю через переводчика. Есть разговор.
— Это ты мне лазером передал частоту, чтобы никто не подслушал?
Ответ очень быстрый, не такой, как при прямом общении, но переводчик, видимо, переводит очень быстро, а капитан очень быстро думает. Ну да, это вполне ожидаемо.
— Именно так. Есть предложение создать коалицию.
Вот как… Ну это ожидаемо. Когда США и Китай посылают по два корабля — тут уж трудно будет играть одной колонией против двух. Но японец, видимо, союзник США. Интриги начались.
— Против кого коалиция?
— Не против кого, а за кого. За нас. Ты за меня, я за тебя.
— Кто еще в коалиции?
— Пока никто. Это первый разговор.
Интересно девки пляшут.
— А почему ты решил начать с нас?
— Потому что вы, русские, не любите ни китайцев, ни американцев.
— Вот как, — протянул я. — Я-то думал, Япония и США вроде как партнеры и союзники…
На той стороне канала послышался странный смешок, полный неприязни, но переводчик, в отличие от капитана, остался невозмутим.
— США никогда не были союзником Японии.
— Да ладно? У вас сто пятьдесят лет назад и почти по сей день была доктрина обороны через сотрудничество с США.
— Давай называть вещи своими именами. Мы никогда не были союзниками и партнерами США. Они нас завоевали и оккупировали, прямо скажем. И назвали это сотрудничеством и союзничеством, но по факту американские оккупационные войска пришли и больше уже не ушли. А еще мы никогда не забывали про Хиросиму и Нагасаки.
— Серьезно? Ай-ай, обида за ядерную бомбардировочку, как дети, чесслово. Кстати, не напомнишь, чего вы там в Нанкине[1] учудили?
Японец остался спокоен.
— Если ты совершил преступление — должен понести наказание, это справедливо. Но какой справедливой бы ни была кара, ты не станешь любить того, кто тебя карает, не правда ли? И второе. Если я убью твоих детей — понести наказание должен я, это правосудие. Если ты вместо меня убьешь моих детей — это уже не правосудие, и ты тогда ничем не лучше меня. Я ничего не скажу в оправдание Японии за Нанкин — нечем оправдываться. Но американцы сделали ровно то же самое — разбомбили города, в которых остались в основном женщины и дети, потому что мужчины все уже были на фронтах. Единственная разница в том, что мы многократно извинялись, и за Нанкин, и за Корею. США так никогда и не извинились за атомные бомбы. А потому — что было на Земле, то осталось на Земле. Здесь американцы нам ни союзники, ни друзья, хотя сами они на этот счет могут заблуждаться. Как и китайцы, но с китайцами все однозначно и для нас, и для них.
— Ну это понятно, китайцы тоже не забыли Нанкин.
— Угу. При этом и у Китая, и у США по два корабля. Чтобы держаться с ними на равных, нужна коалиция. Нас с вами объединяет то, что мы не любим ни китайцев, ни американцев.
— Ладно, допустим. И что будет делать эта коалиция?
— Ответ очевиден — сотрудничать ради процветания и защиты ее участников. Насколько это сотрудничество будет глубоким — пока неясно. Собственно, пока вообще ничего не ясно, мы прощупываем почву.